11 | 01037 Я все это вижу откуда-то сверху — Желтеющий дворик, орешник, орехи…
И рядом к ограде прибившийся хлам — Кладбище иль кладбище – как это там?..
Звенигород… Август… Одиннадцать дня. Двуслойное солнце повыше меня.
Пустынно… Но вот появилось вдали — Не улица… Не платья… Не комья земли.
Подвинулось… Сжалось… Расплылось пятном. Потом проявилось… Оделось потом.
Вот вижу знакомых уже полтолпы — Вот Мишка, вот Васька, вот Петька Алтын.
11 | 01038 Где букашке-таракашке Скажем, просто, скажем – крышка, Из вселенской сей окрошки Встанет этот, с полной кружкой. Крытый золотом сусальным, Он исполнит танец сольный — «Господи, какой я сильный Посреди тоски кисельной! Размечу их, словно крошки, Растопчу их, как какашки!» — «Ах ты, червь глухой и сальный!» — «Господи», – ответит ссыльный, — «Рад бы жить, как сын с отцом, Да что делать с подлецом?»
11 | 01039 Ангинная глина земли Да мясо пространства рустованного… За кончик какой ни возьми, Любой узелок потяни — Все тянет махрой арестованного, Да капает кровь с нарисованного.
11 | 01040 И возвращается печаль в круги свои, И раздается запах горьковатый, Как листья жгут свидетельства и даты, И возвращается печаль в круги свои, И возвращается печаль в круги свои, И осыпается над этой глушью, И вспыхивают названные души, И называют имена свои.
11 | 01041 Я иду, как положено пешеходу, Темно. Светло. Дальше нету ходу. Только ветер растаскивает державинскую оду По дудочкам – ай-ду-ду-ду, Или просто – у-у-у.
11 | 01042 Все глохнет у порога зданья. (Тем более, что зданья нет.) И, как сказал поэт — Мол, нынешние все страданья — Предвестники гораздо больших бед, Которых нет. Которых много. И у порога (Тем паче, что порога нет) Нас встретит радостно у входа Прижизненная та свобода, Та, за которой жизни нет. В которой уж не ищут брода. Да и возврат хоть есть – да нет. Тем более, что входа нет.
На уровне здравого смысла
На уровне здравого смысла
1982
Предуведомление
Если и есть сейчас среди нас, что поругано в своей полнейшей невозможности оправдаться, подать хотя бы слабый голос (в сфере культуры, а поэзии – так особенно), так это не идеи, а здравый смысл.
Да и нету ему бедному языка, алфавита, Кирилла и Мефодия, чтобы объявиться в среде витийствующих. И я, к сожалению, не Кирилл и не Мефодий. Единственно, смог я стать им самим (здравым смыслом) и предоставить свою жилплощадь для сходки всех этих противоборствующих, соседствующих или сожительствующих идей, языков, стилистик, не прочитываясь сам как голос. Но столь заинтересованно мое (то есть его, здравого смысла) прислушивание ко всему происходящему у него дома, столь оно интенсивно, что возникает на этом ограниченном пространстве род силового поля (да простится мне, несведущему в науке и технике наших дней столь вольное метафорическое уподобление), что искривляются по линиям этого поля все идеи, стили и языки, и все неконструктивное в них – отлетает, парит неприкаянными кусочками и обломками.
Вернее (если уж следовать подобным уподоблениям), возникает некая аэродинамическая труба, в которой все неладно приспособленное отлетает, и обнажается конструкция.