И в ту минуту Томас вдруг вышел, бросив не проронившему и слова Варгоши:
–Стереги.
Он вышел и вот уже губы Марии Лоу шепчут бессвязные мольбы. Она не знает даже как дошла до того, что унижается и просит помощи у Варгоши, но ведь просит, просит! И губы шепчут, повторяя сами собой:
–Пожалуйста, пожалуйста…
Но Варгоши остаётся твёрдым. Усилия Марии Лоу – это волны, находящие на скалистый берег. Разбиваются волны, разбиваются мольбы о камень его души. Бесполезно, Мария, не плачь, не рыдай! – всё тщета. В душе Романа Варгоши камень, и твои слёзы, твои рыдания и мольбы, твои уговоры и жалкие попытки договориться его не тронут.
Это раньше он был бы счастлив от того, что ты говоришь с ним.
Это раньше он согласился бы получить от тебя защиту, лишь бы получить самому очередную увёртку от очередного же гнева на свои проступки.
А сейчас в его душе иное. В его душе есть свет, но не такой, мягкий, который выводит из самой глубокой тьмы, нет. На этот свет нельзя пойти как на надежду. Это свет ярости и гнева, всей скопленной за годы, долгие десятилетия ненависти и испытанных унижений.
Роман Варгоши уже не прежний, он не похож на себя, в его душе есть стремление и потому он легко понимает: то, что он один на один с Марией Лоу – это испытание от брата Томаса. Нужно пройти, нужно не поддаться на увещевания зла, принявшего знакомый облик, нужно показать своё величие над грешной душой и тогда брат Томас увидит, что Роман Варгоши достоин получить искупление и очищение.
Ради этого можно окаменеть душой.
Томас даже улыбается, когда вернувшись застаёт вконец сломанную молчанием Варгоши Лоу. Что ж, то, что Роман не поддаётся зову прежних, подобных себе, это обнадёживает. Значит, его ещё можно спасти.
–Ты ничтожество! – Лоу сплевывает тоненькой чёрной дрянью изо рта. У вампиров кровь темна и полна комков. А Лоу ранена. И кровь не может восстановить её плоти, которую так усердно терзает терном Томас. – Ты ничтожество! Ты же и сам подобен нам! Только чести у тебя ещё меньше, и…
Она не успевает договорить. Рука у Томаса тяжёлая и умеет сбивать обвинительную речь на полуслове. Мария Лоу тяжело дышит, выдыхая не сколько боль, сколько очередное унижение от предателя, но это неинтересно Томасу. Он смотрит на Варгоши, на его реакцию: выдержит? Не выдержит ли?
Роман выдерживает. Ни в глазах его, ни в лице, ни в теле нет и намека на движение негодования.
Что ж, это к лучшему.
Значит время для розжига святого пламени. Пламя податливо и разжечь его можно всюду, где только захочет лихая твоя душа. Бесноватость огня сменяется добродетельной силой и кончики пальцев Романа Варгоши обжигаются об этом пламя, хотя он далеко.
Брат Томас берёт клеймо. Железный прут, заканчивающийся каленым, много раз знавшим мёртвую и живую плоть штампом с вензелем смерти – перечеркнутый крест – знак бездушности преступника – с одной стороны и удобной, не пропускающей нагрев ручкой с другой. Впрочем, не только в нагреве дело.
Томас уже не страшится давно пламени и боли. Он очищен через костёр. А Варгоши ещё нет. Варгоши больно, но в боли вся суть, весь смак искупления!
–Бери, – предлагает Томас спокойно и протягивает ручку Варгоши.
Тот не понимает, но пальцы сжимаются, покорные пальцы новоявленного, пусть ещё и непрощённого слуги креста.
–Поднеси к пламени, чтобы раскалилось железо, – спокойно Томас показывает, что нужно сделать и Роман тянется к пламени, не переступая и шага. Ему больно. Его тоже обжигает у костра.
Мария притихает. Униженная, сломленная, напуганная.
–Живо! – шипит Томас, видя нерешительность Варгоши. – Это всего лишь боль!
И окрик срабатывает. Он взывает к яростному свету, который уже живёт в душе Варгоши и свет бросает тело вампира к костру. У Варгоши по рукам ползут уродливые ожоги-пятна, тотчас затягиваются и снова лопаются уродливые волдыри на пальцах и ладонях, что-то попадает на лицо, сминая его как маску и тотчас восстанавливая природной тьмой вампирской сути.
Но руки делают. Руки не замечают боли, хотя дрожат под нею. Краснеет железный штамп и Томас уже подталкивает его к Лоу: