–Хранитель всегда говорил…
–Чтобы ты держался ото всех, – перебил Гвиди. Он уже знал о чём хочет сказать ему Томас, всё-таки не зря он был столь долго его помощником – кое-что выучил, перенял, научился и соображать. – Ты не марионетка как Варгоши, ты можешь выйти из-под контроля, а он удобно плывёт по течению. Тебя можно держать на жажде искупления и убеждать что ты чужой. И ты будешь рьяным слугой, и будешь держаться ото всех, боясь сближения, боясь открытия тайн. И этот страх будет тебе цепью покорства, причём хитрой, такой, что ты, вроде бы и сам был бы не против её тащить. Другое дело этот Варгоши. Покажите ему что он нужен, что он кровав, что он страшен и люди будут его любить.
–Братья не позволят вампиру!
–Позволят, – спокойно сказал Гвиди, возразил и не дрогнул даже, – люди всегда шли за всякими безумцами. Вот, например, я слышал про Влада Цепеша…говорят, он один раз сжёг ради собственной прихоти во время пира, прямо в пиршественном зале – три сотни человек! и ничего, кость не застряла в его горле. А люди его убили.
Томас расхохотался. Цепеша он знал, правда, как вампира и как обитателя многих чёрных легенд.
–Что? – не понял Гвиди.
–Это неправда, – объяснил Томас, совсем промолчать было нельзя, смех его можно было истолковать весьма неприятно, потому надо было рассказать хоть что-то, – это придумали после. А может и его враги…представь себе – небольшой средневековый замок, пиршественный зал, в котором и без того горят очаги, маленькие окна, чтобы хранить тепло, и горящие в зале люди? Цепеш бы с гостями задохнулся!
–Как-то я об этом не думал, – признал Гвиди. – Прочитал…пишут убедительно.
–Цепеш, говорят, обиделся на многие легенды о себе…когда стал вампиром.
У Гвиди глаза расширились от ужаса.
–Это правда?
–Но люди его любят. Он о них заботится, – Томас тряхнул головою. – Но люди не братья креста! они не присягали свету. Они просто живут.
–Братья креста тоже люди. С таким воином как Варгоши, они могут решить о себе, что стали всемогущи. Понесут на крестах и клыках Варгоши свет.
–Они? А ты? – Томас криво усмехнулся. Он снова почувствовал себя чужим, снова проняла его холодом пропасть, которая лежала между ним и всеми людьми.
–А я не люблю Романа Варгоши и не уважаю его, – объяснил Гвиди, – всё, что он делает – просто подчиняется более сильному. А свои убеждения? Они у него есть?
Томас вспомнил как Варгоши сначала договорился с лордом Агаресом, потом с Цепешем, потом с Сиире…
-Убеждение одно – выжить, – сказал он.
–Похвально убеждение, – здесь Гвиди не стал спорить, – но если бы он занимался благими делами, а не тем, что умеет лучше всего, право, было бы лучше.
Видение услужливо подсказало Томасу, не спросясь, конечно, кровавый триумф Варгоши. Почему-то в этом видении голова короля Стефана была оторвана, и Варгоши показывал её другим карателям, показывал гордо, и те ревели, забыв позади себя тело своего сражённого собрата и не замечая мук и корчей тех несчастных приближённых к королю Стефану, что пытались его защитить или просто были здесь…
Привиделось и тело какого-то мальчика. Томас прогнал это видение. Он знал, что будет дальше. Пожар в замке и банальный грабёж. А далее Святой престол выпустит скорбную речь о том, как заблудилась душа короля Стефана, как связался он с врагами и как за то поплатился, и вообще – дурной был король. То ли дело…
Что всегда удивляло Томаса – всегда находились те, кто перехватывал управление над сожжённым и разрушенным. Даже у бездетных графов и князей, королей и баронов находились вдруг наследники, которые с готовностью присягали Святому Престолу и становились его верными слугами, позволяя, особенно по первости, братья креста шнырять безо всяких препятствий по владениям и творить то, что им вздумается.
И даже если выкашивали целую семью – с наследными принцами и принцессами, виконтами и княжнами – всё равно находились такие податливые, трогательно-скорбные, обещающие молить за упокоение душ мятежных предков люди, занимавшие новые для себя места.
Томас поражался этому. предложил бы кто-то ему занять место покорного слуги и править землями или уделами, он бы отказался. А тут всегда соглашались и вроде бы даже с радостью или мирским смирением.