Как же это не похоже на то, что творит Роман Варгоши! У Варгоши не спасение. Он та же марионетка, но верит, что обретает путь к величию.
– Наплевать! – решает Гвиди. В эти тяжёлые мрачные дни он по-прежнему держится своего друга, а друг держится теней, не желая лишний раз появляться в обществе своих же братьев по кресту и уж тем более – видеть Варгоши. – Наплевать на него. Он просто болван, скоро он перестанет быть нужным, и тогда…
Томас улыбается против воли. Гвиди со своей поддержкой удивительно угадывает его мысли. Но улыбка спадает сразу – Томас смотрит в лицо друга и видит, как седина уже коснулась его волос, лишь слегка, лишь тишиной, лёгкостью, но уже коснулась. Скоро он постареет и умрёт. Как тяжело с людьми. Им дано так мало времени, и всё же, они умудряются успевать так много!
А он что успел? Запутаться окончательно во всех и всём? Молодец! Осквернить Престол такой мерзостью как Роман Варгоши? Замечательное достижение, как раз на спасение души…
– Что ты имеешь против Романа Варгоши? – спрашивает Хранитель Престола сурово.
Всё видно. Даже если ты умеешь скрывать свои чувства, они всё равно проступают. Напряжение ощущается жизнью.
Томас может отпираться, а может сказать правду:
– Он не понимает что это не очищение.
–Не очищение? А что же это? он служит Престолу, кресту, богу! Что может быть лучше для вампира? Что может быть очистительнее для души?
Томасу нужно остановиться, но он не привык лукавить перед Хранителем Престола.
– Это всё слова. Его намерения не сошлись с истинной добродетелью.
А вот это уже обвинение.
– Престол и есть добродетель. Мы храним её!
– Варгоши убийца. Он марионетка. Он покорен и послушен, он пойдёт и сделает что скажут, но это не добродетель. Добродетель через искупление, искупление через страдание, а он в сплошном наслаждении!
Это уже точно лишнее.
– Ты, Томас, забываешься…– у Хранителя Престола опасно сверкают глаза. Не по-вампирски, конечно, а по-людски, но в этом сверкании много гнева. Выученного гнева. Не злится Хранитель Престола, не злится, а лишь разыгрывает злость.
Потому что Томаса надо держать в строгой дисциплине, в страхе, в ненависти к самому себе, и тогда он будет полезен. А если есть ещё дух соперничества, желание показать себя лучше, чем Варгоши…
Всё знает по поводу Варгоши Хранитель Престола, не хуже самого Томаса уж точно – видит он доклады и отчёты о его деяниях, о допросах, что проводит Варгоши во благо креста, о телах, что нашли на месте сожжённого замка короля Стефана – мир ему, гордецу, пылью!
Но подразнить, вырвать больше преданности, довести до фанатизма в желании выслужиться и показать себя лучше, можно ведь, верно? И тогда Томас будет куда сговорчивее! Так что, и Варгоши можно показать получше, и разыграть злость ничего не стоит.
– Хранитель, я не забываюсь, – Томас склоняет голову, подчиняясь планам и власти своего господина-смертного, – я просто хочу предостеречь…
– Не ты ли его привёл?
Это удар. Настоящий удар. Он привёл, он и виноват, ведь так? зачем ты привёл, если Варгоши такая дурная сволочь? Зачем ты просил за него, если Роман того не стоит? Ты не видел его сути? Так кто ты после этого? Ты позавидовал? Достойно ли это брата креста?
–Я, – признать тяжело, но нужно. Самому себе тоже нужно признать.
Он, всё он! Но ведь как ему это виделось? Всё было совсем иначе, ему хотелось спасти, по-настоящему спасти Романа Варгоши, показать ему как тот может прийти к свету, на его примере, на примере тех сложностей, которые неумолимо бы ждали Романа, и своё увидеть величие – он-то, Томас, прошёл весь путь!
Гордыня… да, это была она. Он решил что может спасти кого-то, привёл к спасению, как ему казалось, и прикрылся мотивами лживой добродетели, мол, не ради себя, а ради него. И толку? Честнее было бы сказать – я спасаю его ради себя, чтобы увидеть, что я прошёл долгий путь. Правильнее было бы признаться: я делаю это ради того, чтобы оправдать ещё одним пунктом своё существование. Вернее было бы заявить, хотя бы шёпотом: ещё я делаю это ради того, чтобы не быть одному!