– Дай мне болезненного самоисхода, всю ярость мою в него обрати.
И тотчас его также охватило алым лоскутом, приподняло над травой, на глазах изумлённых, живших столь долго, но так и не понявших жизни вампиров.
Не подойти без риска, не окликнуть.
– Назад! – Сиире потерял благодушие и отшвырнул попавшегося под ноги Рудольфа в сторону, совершенно не примериваясь. – Они сейчас умрут.
Что ж, это тоже его устраивало. Конец фанатика. Конец Цепеша, который препятствием стал к клочку земли. Тоже выход! Воистину, он не проиграет никогда.
На других Сиире не обращал внимания. Его взгляд был прикован к Цепешу, которого пронзало новой и новой нитью алого света. Что-то близилось. И даже небо. Почуяв это, захмарилось, затяжелело, но только над ними, а дальше – светлость.
Ужасы неба! Пожары неба!
– Ох, Тьма! Великая тьма…– Зенуним потеряла равновесие и ползла по траве, подальше, подальше, безжалостно сминая всех, кто попадался по пути. Она была молода и боялась, по-настоящему боялась того Ничто, которое ждало всех вампиров.
– Да спятили вы все, спятили! – к такому Гриморрэ не был готов. Как и все, он, конечно, боялся смерти. Даже той, что вела из посмертия.
Он знал что делать. Отплёвываясь от крови служителей креста, которые неровной кучкой подрагивали в сторонке – истерзанные, частично живые, герцог бросился навстречу алому свету. Он жёг, пробирался сквозь кожу. Но это были мгновения, краткие секунды, а что делали они с Цепешем и Томасом?
– Куда ты? Безумец! – даже Сиире не выдержал, попытался окрикнуть, но куда там? Безумный однажды безумен навсегда.
Цепеш не должен погибнуть так! Гриморрэ уже был готов действовать.
Алое отозвалось на прибытие герцога, взметнулось через всю плоть Цепеша, а затем вместе с ним упало на проклятую землю, полилось, тут же вспыхнуло. Цепеш был без сознания и алое проходило через него, хлестало, растворяя всё вокруг и его самого.
То же происходило и с Томасом. Они были готовы к посмертию, к боли, к самоисходу.
– Нет! только не так! нет! – Сиире потерял привычную невозмутимость, его тело оказалось у самой границы алого, попыталось спасти землю, тот самый клочок. Вампир шнырял руками по земле, но алое обжигало его и пучилась мёртвая кожа, волдырями вспыхивала, лопалась, и хлестало из ран чернотой.
– Хозяин, нет! – Самигин и Зенуним навалились на Сиире с разных сторон. В пылу алого кипения Гриморрэ мог бы заметить это «хозяин!» от вампиров, которые сами были хозяевами, но не заметил. Не до мелочей, когда больно.
А ему было больно.
Но он не потерялся в этой боли. Он лёг на живот, подполз к Цепешу и закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Жизнь и смерть это не чёрное и белое, это одно бесконечное – алое, кровавое. Кровь есть жизнь, кровь есть смерть. И в крови зародился мир, и в кровь он уйдёт.
Черная вампирская кровь герцога Гриморрэ прошла через алое тяжело и надрывно, но достигла, достигла поганого вампирского сердца совсем не поганой сути Цепеша. Давно мёртвое, обнажённое теперь разъедающим алым цветом самоисхода, оно было обнажено и чернело среди красного моря из смирения и боли. Чёрная кровь стекла в сердце, и на миг зарозовело оно, омертвелое, и алое чуть расступилось, отползло от Цепеша, принялось прятаться, ускользать змеёй.
Вампир не уходил. Вампир был спасён другим вампиром. Спасён от самоисхода. Да, это даровало ему ослабление, да, это даровало ему посмертие куда более короткое, но не отдавало его на растерзание алой силе, что сейчас жгла черноту проклятой земли.
Томаса он мог бы и не спасать – никто не просил! Но почему-то не смог. Жалость, давно вроде бы забытая, чёртова жалость, ожгла сильнее алого, и следующие капли упали в раскрытое, мёртвое и уже сморщенное сердце вампира Томаса, спасая и его…
– Что же ты делаешь, скотина! – в бессилии бесновался Сиире, который не успел просчитать самого элементарного – людского в вампирах.
Но Гриморрэ на него даже не взглянул. Не до того.
А потом полыхнуло. Алое, стекающее на землю змеями, прошло в проклятие, соприкоснулось с пульсирующей, веками скрытой чёрной силой и вспыхнуло. Ужасное пламя, расшвыряв всю негодную вампирскую братию в стороны, не примериваясь, не разделяя тех, кто пленил его и тех, кто пытался его достичь, обошлось со всеми одинаково, всех повергло и выметнулось словно бы до самих небес.