–Так и я думал! – с усмешкой произнёс Гриморрэ. Он зашёл за спину своей жертвы, полюбовался просвечивающими через ткань одеяний формами. Конечно, он видал много тел, и уже не было ему интересно, ничего не могло его удивить, но в этой её позиции жертвы, которая ждала своего смертного часа, и которая была обречена на долгое умирание всё ещё был для него какой-то трепет.
Гриморрэ легко провёл по её спине. Она вздрогнула и треснула ткань, вслед за её движением, подчиняясь воле вампира.
Ткань скользнула на землю. Смертная дёрнулась, пытаясь прикрыться. Смотрела она в лицо смерти и чувствовала на спине своей взгляд самой смерти, а всё же стыд побеждал.
Но ей не дали спасти свою честь хотя бы так. Слуги развели ей руки с силой, не давая шелохнуться, и повели её, стыдящуюся, рыдающую, несчастную к приготовленному столу-ложу.
А один из верных слуг уже подавал кинжал своему Хозяину. Тот самый кинжал, который создан был не для борьбы, а для причинения боли.
–Да будет на то воля тьмы! Да будет луна нам свидетелем…– провозгласил Гриморрэ, вознося руки с зажатым в них кинжалом к небу. Луна серебрила острие.
–Да будет на то воля тьмы! Да будет луна нам свидетелем…– повторили послушные слуги, жадно вглядываясь в серебряное лезвие кинжала.
Жестокость тоже может завораживать.
Смертная пыталась биться на своём ложе. Она уже не стыдилась своей наготы. Она пыталась спастись, хотя это было, конечно, невозможно.
Гриморрэ медленно приблизился к ней, не сводя с неё взгляда. Он решил убивать по-людски, чтобы помнить о своей принадлежности к высшей силе.
Он провёл остриём по её животу, повёл лезвие вверх. Она замерла и часто-часто дышала, всхлипывала. Он ещё не резал. Он только очерчивал невесомый узор, который совсем скоро должен был проступить капельками невинной крови на её несчастной коже.
–Тш…тише, – посоветовал Гриморрэ. В нём теперь без труда прослеживалось весёлое сочувствие. То самое, от которого нет толка, и от которого только больнее.
Девушка дрожала, плакала, мычала…
Гриморрэ сделал первый надрез на её коже. За эти века он прекрасно изучил людскую плоть. Он знал где резать, чтобы было больно и как это делать, чтобы смертная не умерла раньше, чем он позволит.
Проступила кровь. Девушка застонала. Нет, ей ещё не было настолько больно, но это был стон отчаяния. Её держали, сильно держали, распяв по столу. И она ничего не могла изменить в надвигающейся беспощадной смерти.
Гриморрэ коснулся губами открытой раны. Крови было ещё мало, но он попробовал её. Отстранился и снова занёс кинжал…
Теперь ей стало по-настоящему больно. Она заорала бешено, боль хлестанула через каждую частичку её тела.
–Не дёргайся, – посоветовал Гриморрэ, подставляя поднесённый одним из почтенных слуг своих витой, изукрашенный кубок под кровь. Кубок наполнялся. Девушка кричала – Гриморрэ давил лезвие на открытую рану, углублял её.
Она охрипла.
Кубок с кровью пошёл по рукам вампиров. Самое сложное было – не выпить больше, чем нужно. Гриморрэ не любил, когда кто-то из его прислужников оставался без угощения. Сразу же пропадала чистота ритуала и возвращалась реальность с чьей-то непомерной жадностью и глупостью, с чьим-то неумением держать себя в руках.
Зная об этом некоторые из прислужников, особенно из числа старых, научившихся самоконтролю, только делали вид, что пьют. А дальше отдавали кубок. Впрочем, дело было не только в страхе того, что кто-то ошибётся и выпьет больше, чем положено.
Некоторыми двигала жалость. Последней, кто должен был принять кубок, была новенькая, совсем свежая вампирша – Одетта. По меркам не только вампирским, но и людским, она была ребёнком, чуть младше даже той жертвы, что сейчас кричала перед нею.
Одетта умирала от проказы, когда Гриморрэ наткнулся на неё во время одной из прогулок, которые и в людской, и в посмертной жизни считал обязательными. Гриморрэ пожалел её и спас. Но это было так недавно!
И у некоторых дрогнуло – они обойдутся, а дитя? Нет, пусть пьёт.
Одетта получила почти половину кубка с кровью смертной, и кровь была проглочена ею мгновенно, она и вкуса не успела ощутить.