Письмо написано, оставался лишь один штрих – подпись. Во времена жизни Влада Цепеша подпись стала отличительным знаком, символом настоящих взаимоотношений, ибо тон письма мог быть сколько угодно обманчиво-льстив или суров, но то, как подписывался человек, говорило о многом.
Влад Цепеш не был человеком, но проблема перед ним была всё та же. Как подписаться? Если подписаться графством – это значит бравировать своим положением, а ведь положение Сиире много выше.
Подписаться «Влад»? они не друзья. «Влад Цепеш»? как-то неостроумно и странновато. Впрочем, есть ответ – он злой, но Сиире сам начал это, Влад лишь подхватит!
Вампир взял перо, обмакнул в чернильницу и вывел под письмом: «каинит Влад».
Хочешь быть Каином? Хочешь нарекать себя им? Хочешь? Ну что ж, тогда принимай на себя ответственность за всех своих последователей. Принимай и веди их, и тебе это не вернётся благом.
Влад Цепеш при жизни не был особенно силён в церковных текстах, он лишь отмахивался и служил ритуалам, без которых ни один правитель не мог существовать. Это потом, умерев, он понял, как заблуждался и как был невнимателен к кресту и ко всем нужным молитвам. Но было поздно, надо было принять свою сущность и Цепеш принял её.
Он был остроумен в своей подписи, но не знал одной детали, которую прекрасно узрел тот же принц Сиире – каиниты погибли. Каиново потомство, отвергнутое светом и добродетелью, смешивалось и становилось всё порочнее, всё яростнее и безумнее. В конце концов, каиниты вызвали на себя гнев Небес и все погибли.
Так что Влад Цепеш перехитрил своей подписью сам себя. Принц Сиире, однако, не стал указывать ему на ошибку, но улыбки сдержать не сможет. Нравились ему такие люди и такие вампиры, которые отчаянно хитрили, но глаза и сердце которых оставались доступны для прочтения.
Но всего этого Влад не знал. Он отправил одно письмо и приготовил другое – на этот раз Амару. Здесь было короче и проще: «Возвращайся, верный слуга. По пути навести Мантую, если сможешь, там, говорят, есть свободные портные. Цепеш».
И, наконец, ещё одно письмо. Его написание Влад Цепеш откладывал долго. Да и как бы мог он написать сразу? Как решиться? Мозгом можно было считать, что Гриморрэ здесь не при деле и утечка информации пошла из другого источника. Но из какого? Этого Цепеш придумать не мог. По его мнению знали он сам и Гриморрэ. А теперь оказалось, что Лерайе в курсе, Агарес частично в деле и, похоже, принц Сиире. Так откуда пошла эта тень? Откуда выскользнуло это знание, если сам Влад молчал?
Цепеш готов был бы поверить Гриморрэ, если бы речь о чём-то более мелком и менее значительном. Но как мог он верить сейчас? Да, Гриморрэ никогда не был идиотом, но он водился со смертными, он любил актёрствовать и превращал свою кровную жертву в жертву древнего ритуала, хотя речь шла всего лишь об утолении, кратком утолении жажды.
Влад готов бы поверить, но не мог! И всё же, надо было дать ответ и при этом не рассориться ещё хлеще. Пришлось написать коротко и ясно: «Тебя не виню, пока за тобой греха не вижу. Агареса придержи у себя. Влад».
Коротко и ясно. Беспощадно для любящего поговорить Гриморрэ.
Письма, долгие, мрачные письма! Что же вы, такие разные, так одинаково губите? Что же вы, такие беспощадные, так умиляете?
«Уважаемая Мария, вы напрасно упрекаете меня в трусости! Мой долгий ответ был связан не с моей нерешительностью, а с моими делами. Лорд Агарес пропал. Я полагаю, что в деле замешан герцог Гриморрэ.
Я с удовольствием перехвачу вас на пути в столицу,
Маркиз Лерайе».
Вы, письма, влияете на историю, на души, на жизни, а сами такие сухие и такие хрупкие! Знаете ли вы сами свою силу? Ни разу. Нет в вас души и даже строки, написанные с самой отчаянной чуткостью, не затронут вашей безжизненности, не осквернят вас всем тем, что даровано и проклято смертным родом и посмертием вампиров!
«Ваше величество, король и защитник!
С великой скорбью сообщаю Вам о внезапной кончине Сандии… да-да, Вашей Сандии, мой король. Она слегла в лихорадке накануне вечером, а утром её сердце не билось. Её сын находится сейчас под охраной королевской стражи, его безопасности – основная задача каждого гвардейца. Но сберечь его мать мы не смогли.