Дейма настороженно посмотрела ему в лицо.
— Наверно, говорил что-нибудь, только не хочешь сказать?.. Серапинас, скорей всего, еще не показался, провалился в своей деревне, утонул в своем Снайгинасе. Надо бы ему написать, да не знаю ничего определенного.
Дейма не спускала глаз с Бенаса.
— Бенас, ты не подумай ничего плохого, но ведь эти занятия для тебя, для нас, может, и важны, но… — Она вдруг замолкла на полуслове.
— Но что? А, ты уже побоялась сказать правду, посмотрела на меня и пожалела.
— Не то, Бенас. Ты ведь сам знаешь, что никто не переживает за других. Не сердись, что я так прямо сказала. Но с тобой иначе нельзя.
— Со мной надо прямо… Говори, говори еще… А я, видишь, подумал и про сад, и про озеро Снайгинас… И часто подумываю: что они там делают да как живут.
— Видишь ли, у тебя другое положение, Бенас. Ты здесь один и одинок, я понимаю, а другие… У других просто-напросто масса своих забот. Сам знаешь, как бывает, когда работаешь на себя и на других… Разве не так?
— Ты говоришь — один и одинок?
— Ах! Прости, Бенас… А просил, чтоб я говорила прямо. Бенас, может, ты злостью сумел бы вернуть то, что отошло?..
Доктор Бенас молчал, слушал. Он внимательно глядел вдаль.
— Говоришь, забот… У кого нет забот, у того ничего нет, Дейма… Даже человек самого высокого положения, если у него нет забот, соответствующих высоте его выдвижения, — у него ничего нет… В саду Марийонаса теперь, надо полагать, очень хорошо. Наверно, зелено вокруг. Мне там нравилось глядеть с пригорка на молодой березняк. Тогда была осень, березки без листьев казались похожими на свечи. Кстати, у него в саду я побывал и потом, где-то весной… Погоди, как это получается? Впервые я побывал осенью, а весной — опять? Так ведь весну и лето я провел т а м, Дейма?
— Время идет, Бенас. Может, ты там был уже после того?
— Может, и так. Но после того я жутко всего боялся… И все-таки у Марийонаса я, наверно, побывал. Помню: размокший снег, куча досок, пачка сигарет, вмурованная в стену погреба… Пешком с Марийонасом мы шли домой — по тропинкам, проселкам, мимо санатория чахоточных, мимо бывших поместьев и мельниц, потом по этому мокрому снегу вдруг полетели машины, машины, машины…
— Бенас, ради бога!..
— Я знал, что ты осталась дома, с Марийонасом мы уже шли в ту сторону, а машины все летят, все летят, и все порожняком, только лицо Гильды, его везут шоферы в каждой машине, везут в тот край, что над Неманом, возле дубовой рощи. А за этими машинами едет автобус, это ее стражи. Грузовики и автобус останавливаются, стража выскакивает, и теперь уже Гильду ведут впереди, а она бледная, ветром продуваемая. Двое стражников идут рядом и сердито кричат: «Где этот доктор Бенас, чтоб его черти драли? Никак решил спрятаться?» Вся колонна приближается к каменной стене, в которой зияет брешь…
Бенаса прошиб пот. Словно застеснявшись, он провел рукой по лицу.
— Бенас, успокойся, ты мне написал, и я приехала… Не надо вспоминать… лучше не рассказывай такого.
— Что? И Марийонас тогда жутко перепугался. Может, побоялся, что вместо меня стража схватит его?
Дейма теперь глядела на берег озера. Ее губы дрожали, она едва сдерживала слезы.
— А что я вспомнил? Сад и Марийонаса? Правду говоришь, было что вспоминать, разве тогда был сад? Пустырь с можжевельником, кусок земли, заляпанный промокшим снегом. Но ты ведь сама говоришь, что мне надо еще раз попробовать встать на ноги… Придти к началу.
— Не мучайся больше, Бенас. Давай будем жить, как тебе лучше… Здесь так чудесно. Может, нет на свете места чудеснее этого.
Бенас поежился от озноба.
— Потому, что я здесь живу. Потому это место такое чудесное.
— Конечно…
— Здесь жуткий покой, Дейма. Жуткий покой. Можно сойти с ума. Навсегда…
Она с опаской посмотрела на Бенаса, потом огляделась, словно в поисках помощи.
Понемногу ему становилось легче, все как бы схлынуло.
— Из больницы, наверно, никто не звонил? — уже спокойнее спросил он.
— Из больницы нет. Звонила какая-то женщина, извинилась, что беспокоит дома. Хотела тебя поблагодарить, приехала издалека, она уже совсем здорова, искала тебя в больнице. Ты ей сильно помог.
— Ты сказала, где я и почему?
— Нет.
— И что болен… Но какой болезнью — не сказала?
— Нет…
— Дейма, пока меня нет — не принимай никаких благодарностей ни по телефону, ни устно.