Он заторопился, словно желая прогнать нахлынувшую тоску и отчаянье, быстро зашагал по тропинке второго острова, свернул через мост к фонарям, а потом по черному шоссе направился по берегу озера в поле.
Замедлив шаг, то и дело скользил по грязному шоссе, машины фарами выхватывали его из мрака и объезжали. В какой-то миг показалось, что этой туманной ноябрьской ночью он чужой и лишний на шоссе, что надо бы свернуть с дороги и… идти прямо к глубине. Почувствовал, что странно и смешно вышагивать по грязи, направляясь неизвестно куда, просто неудобно ходить пешком, когда все летят, торопятся, рассекают фарами сумрачные поля, рубят сосны, разрезают воду озер. Но он все шел — глупо и смешно, а точнее — демонстрируя кому-то свою враждебность к расщепленному, неосмысленному движению, ложной материальной энергии, безумию. В какой-то миг он свернул с шоссе, направляясь к другому озеру, вода которого безмолвствовала, окруженная кустами и сосняками. Он прислушался к молчащей воде, потом подумал о рыбах, улегшихся на дне озера, рассмеялся, когда подумал, видят его сейчас рыбы или нет, что они думают о человеке и сооруженном им замке, есть ли в глубине пращуры, кормившие рыбьим мясом мужчин, женщин замка и самого князя, девушку на башне? Кто может сказать, какие перемены с того исторического времени пережили рыбы и как они, живые и симпатичные глубинные твари, относятся к своей жизни?
Он прошел уже примерно половину своей ежевечерней дороги; как и раньше, брел медленно, и один шофер не выдержал: подъехал на машине к нему, притормозил, высунул было руку, может, даже собирался шлепнуть его по плечу, однако не шлепнул, газанул и умчался, мигая левым поворотом. Человек так и не понял, чего хотел шофер — то ли его разъярили спокойствие и медлительность, то ли хотел подвезти, может, ему показалось, что пешеходу предстоит далекий и трудный путь, ведь так медленно он шел. «А если и так, то, может, столь редкая человечность среди дней и ночей, издерганных безумием движения, и окажется тем камнем, к осколкам которого с плачем когда-нибудь прильнет человек?» — подумал он и печально усмехнулся. Нет, наверное, нет, притормозив, шофер явно понял, что с таким не стоит связываться; как ни крути, лицо выдает человека.
Другое открывшееся взору озеро было продолговатым, вода чуть-чуть отличалась по цвету от тумана, на той стороне виднелись размытые фонари, его снова обожгла мысль, что прямо по воде летит к нему поезд и везет любимого человека, которого он ждал веками; сейчас ему вспомнилось лето, прошлое или позапрошлое, когда там, на том конце озера, он жил, купался, размышлял, на крохотный крючок поймал рыбешку и потом отпустил ее. Теперь ему захотелось узнать, какой величины эта рыба сейчас, на каком она краю озера и что делает, что шепчет своими толстыми губами о человеке, который отпустил ее?
Когда он поднимался по черной дороге на холм, вдруг ударили мощные фары, они медленно приближались, а поскольку в тумане трудно было определить, далеко эти фары или близко, человек, не долго думая, отскочил на обочину и едва не свалился с откоса. Слепящие фары остановились, он увидел громоздкую машину и снова вышел на черный асфальт — печальный, с опущенными руками, одинокий и бессильный. Казалось, что фары хотят просветить его насквозь, но свет только подвесил стоящего человека на своих лучах, разметал во все стороны и швырнул на асфальт, на осеннюю траву, рассыпал на сосновых ветках. На мгновенье накатил непонятный страх — ослепленный светом, опустив руки, стоял он перед огромной машиной, которая ненавидела его, злобно хрюкала и могла раздавить. Секунду спустя, когда глаза немного привыкли к свету, он увидел за рулем шофера — осанистого и гордого, а из другой дверцы выскочил на шоссе человек. В руке он держал большой фонарь, который не включал, хватало фар машины.
— Привет! — сказал он, словно давным-давно был с ним знаком.
Человек, который ждал, чтобы по воде приехал поездом близкий человек, все еще стоял, опустив руки.
— Чего тут бродишь и чего ищешь? — спросил человек, выскочивший из машины, почему-то рассердившись и приближаясь к нему. Одинокий же в этот миг почему-то заметил не того, что на шоссе, а другого, осанисто сидящего за рулем, поскольку тот вздрогнул, кажется, собираясь открыть дверцу.
— Иду своей дорогой! Что вам еще угодно знать? — членораздельно спросил он дрожащим голосом.
— Мне надо знать, кто и зачем бродит по ночам, невиданный и странный.
— Тогда смотрите! Разве невиданный — это чужой?