«Держись, Лара, — думаю я. — Держись».
— Она действительно умна, — говорит Джейкоб. Я смотрю на него. Я уверена, что когда речь идет о Ларе, это первая приятная вещь, которую он о ней сказал. — Она в самом деле умна, — повторяет он, — и упряма, и у нее в запасе множество трюков, поэтому я уверен, что когда мы туда доберемся, с ней всё будет в порядке.
Я прикусываю губу, надеясь, что он — прав.
— Вам следует знать, — говорит Лукас, — что у Филиппы немного необычная машина.
Я почти ожидаю увидеть, как она подъедет на экипаже, запряженном лошадьми. Вот только всё оказывается много хуже.
— О нет, — говорит Джейкоб, когда машина подъезжает к тротуару, похожая на длинный универсал.
Это, конечно, не универсал.
Это катафалк.
Филиппа высовывается из водительского окна, белокурые волосы торчат на головой, словно перья, похоронная лилия торчит из-за уха.
— Еще раз здравствуйте, — говорит она. — Кого-нибудь подвезти?
Глава двадцать первая
Филиппа, может, и водит катафалк, но обращается с ним как с гоночной машиной, мчась на все желтые огни светофора и половину красных.
— Лучше, чем скорая помощь, — жизнерадостно говорит она. — Люди всегда убираются с дороги.
— Осторожно, — говорит Лукас, когда она лавирует между машинами, разгоняясь настолько быстро, что гроб на заднем сиденье грохочет и скользит.
— Живые так щепетильны, когда дело доходит до мертвых, — говорит Филиппа.
— Иногда мертвые тоже бывают брезгливы, — говорит Джейкоб, который сидит рядом со мной на заднем сиденье. — Я, например, не в восторге от того, что в этой машине находится труп.
Что ж, позади нас стоит гроб, усыпанный цветами. Никто из нас на самом деле не заглядывал внутрь гроба, чтобы выяснить, есть ли…
— О, это Фред, — говорит Филиппа, махнув рукой.
Дрожь пробегает по моей спине, и мы с Джейкобом оба подаёмся вперед, чтобы отодвинуться подальше от полированного дерева.
— Значит, — говорю я, стараясь не думать о Фреде. — Ты водишь катафалк?
— Обычно нет. Я имею в виду, это машина моего парня, но он позволяет мне брать ее, когда она свободна.
Я оглядываюсь через плечо, удивляясь ее определению свободы.
— А сзади всегда стоит гроб?
— Я же говорила, — говорит она, снова махнув рукой. — Это просто Фред.
— Она говорит про гроб, — объясняет Лукас.
— Верно, гроб. Мы зовем его Фредом, — говорит Филиппа. — Он пустой, — добавляет она, почти как запоздалую мысль.
Я вздыхаю с облегчением, но затем резко вдыхаю, когда Филиппа сворачивает между двумя грузовиками и жмет на газ. Лукас закрывает глаза. И вот, я думаю, как я умру. Снова. Не в реке и не в руках Эмиссара, а в катафалке, мчащемся сквозь дневной поток машин к озеру Пончартрейн. Я сжимаю сломанный амулет от сглаза в кармане, сжимаю до боли в пальцах. Я не была уверена, что мы были правы насчет моста, но когда катафалк мчится на север, я чувствую это, как тень на периферии зрения, холодное пятно в теплый день, и я знаю, что мы едем в правильном направлении.
— Музыку? — спрашивает Филиппа, уже включая радио. Я не знаю, чего я ожидала — рока или попсы, даже классики, — но то, что выливается, — это серия низких гонгов, медитативный трек, настолько не соответствующий мчащемуся катафалку и моей нарастающей панике, что я едва не смеюсь. Пока мы едем дальше, я держу красный рюкзак на коленях, проводя большим пальцем по вышитой букве L, которую я никогда не замечала спереди.
— Думаете, мы доедем туда вовремя? — спрашиваю я.
Наверное, я просто хочу, чтобы взрослый солгал и сказал мне, что всё будет хорошо, но Лукас ничего не говорит, а Филиппа смотрит на меня в зеркало заднего вида и говорит:
— Я не знаю, Кэссиди.
И прежде чем я успеваю расстроиться, она жмет на тормоза, и если бы Джейкоб был материальным, я почти уверена, что он вылетел бы через ветровое стекло. Вместо этого он опирается на спинку сиденья. Я вспоминаю о витрине, которая разлетается вдребезги под его кулаком, о том, каким сильным он становится, о том, что до вчерашнего дня я больше всего боялась, что он станет неконтролируемым духом, которого мне придется отправить в небытие. Всё меняется так быстро.
— Ты смотришь на меня, — говорит он, и я моргаю, слишком быстро, как иногда папа, когда показывает что-то сентиментальное, и он пытается на расчувствоваться.
— Потому что ты забавный, — отвечаю я.
И лишь он высовывает язык.
Я тоже показываю свой в ответ.
Я рада, что Джейкоб необычный призрак.