И взмахивает рукой, как бы говоря, что остальное неважно.
— Но вы, должно быть, близки, — говорит папа. — Раз Лара проделала весь этот путь.
— Это правда, — подтверждает Лара, но при этом смотрит на меня, и в моей груди — прямо там, где находится нить, — разливается тепло. Потому что Лара проделала весь этот путь ради своей подруги.
— О, бенье! — восклицает Филиппа и, не успев донести вкусняшку до рта, просыпает всю пудру на платье. И не то чтобы сильно парится из-за этого.
Филиппа и Лара придвигают ещё два стула к нашему столу и устраиваются. И при всей разношёрстности нашей компании — два исследователя паранормальных явлений, два члена съёмочной группы, два члена Общества, две промежуточницы и призрак — на некоторое время мы все становимся просто группой людей, обсуждающих истории за десертом.
В какой-то момент мы с Ларой переглядываемся. Пока взрослые обсуждают постпродакшн шоу, я беру её за руку и встаю.
— Мы пойдём погуляем, — говорю я, уже выводя её на солнце. Джейкоб не отстаёт от нас.
— Не уходи далеко, — предупреждает Мама.
— Мы останемся на площади, — заверяю я.
Солнце палит нещадно, и мы идём, перепрыгивая через лужи в тени.
— Мне бы хотелось не возвращаться, — тихо говорит Лара. — Но есть и плюс: сегодня утром Филиппа привела меня к Обществу, и они наконец согласились принять меня в свои ряды.
— Это потрясающе! — восклицаю я.
— Ну, только в качестве почётного члена, пока мне не исполнится шестнадцать. Но я так просто не сдамся. Как я уже говорила Рене, смерти неважно, ребёнок ты или взрослый, так почему же Общество ставит возрастные ограничения? Чем плохо то, что мне двенадцать?
— По тебе не скажешь, что тебе двенадцать, — говорит Джейкоб. Не уверена, задумывал ли он это как комплимент, но Лара улыбается в ответ.
— Оу, спасибо. — Улыбка быстро пропадает. — Они ещё о многом не знают, а я твёрдо намерена рассказать им всё: о нас, о том… месте, где мы вчера были. — Она слегка передёргивает плечами. — Я чувствовала себя такой беспомощной.
— Но это не так, — говорю я. — Ты сражалась с нами на Мосту. Ты отвлекла Эмиссара.
— После того, как ты спасла меня. Не будь тебя там, в больнице, не факт, что я бы…
Сжимаю её ладонь.
— Но ты сейчас здесь.
Лара тяжко вздыхает.
— Раньше быть промежуточником казалось просто. И не пойми меня неправильно, мне нравится принимать сложные вызовы, но порой я скучаю по тому, как просто было охотиться на призраков раньше. Без обид, Джейкоб, — добавляет она.
— Всё нормально, — отзывается он, шаркая носком.
Вуаль рябит вокруг нас, принося дым и звуки джаза. Кажется, я знаю, какой подарок на память понравится Ларе Чаудхари.
— Эй, — говорю я. — Хочешь поймать серийного убийцу?
Тёмные брови Лары приподнимаются. И затем губы расплываются в улыбке.
— Почему бы и нет?
* * *
— Что ж, так намного лучше, — говорит Джейкоб, когда мы проходим через Вуаль.
Он осматривает себя с явным облегчением от того, что по эту сторону завесы он чуть более плотный.
Джексон-сквер вокруг нас вся в огнях, лучах солнца, криках и песнях. Чем дольше я нахожусь в Новом Орлеане, тем больше понимаю, насколько подходит ему эта странная, хаотичная мелодия.
К слову о музыке, я внимательнее прислушиваюсь к мелодии. Следую за ней мимо карет, через толпу и выхожу к джаз-бэнду, играющему с краю площади.
И вот он — стоит, прислонившись к тому самому столбу, с шляпой, сдвинутой на глаза, и топором на плече. Что хорошо в призраках за Вуалью, так это их постоянство: они всё время действуют по одному и тому же сценарию во временной петле.
— Новоорлеанский дровосек, — радуется Лара. — Какая удача. Вы же знаете, что его так никогда и не поймали? Но здесь, в Вуали, топор выдаёт его с головой.
— Твой энтузиазм немного пугает, — говорит Джейкоб, но Лара уже бросается вперёд с зеркальной подвеской в руке.
Мы с Джейкобом бежим за ней.
— Сэр, извините, — обращается она к нему, останавливаясь ровно на расстоянии взмаха топора.
Дровосек переводит взгляд с ансамбля на Лару, явно раздражённый тем, что его отвлекли.
— Не видишь, я слушаю? — ворчит он.
— О, да, понимаю, — отвечает она, — но разве вы не видите, что у меня тут одно важное дело?
Она поднимает зеркало.
— Смотри и слушай, — начинает она, но Дровосек, по всей видимости, не удосужился толком взглянуть на неё, потому что при первом же отблеске света он чует неладное и, вскинув руку, чтобы прикрыть глаза, начинает отворачиваться.
Но тут в дело вступаю я с маминым складным зеркальцем в руке.