Я настолько отвлеклась, что едва не врезалась в Адана, который остановился у обочины, подняв камеру. Они начали съемки.
Мама и папа стоят перед красным кирпичным зданием, которое, по-видимому, отель. К усладе глаз гостей кованый балкончик и белая вывеска «ПЛОЩАДЬ АРМ». Справа арочный проход достаточно широкий, чтобы сквозь него проехала повозка, на нем кованые ворота. Ничего особенного, ничего странного. Но когда я заглядываю под арку, все сокрыто в тени, волосы на затылке встают дыбом, и Вуаль становится ощутимей.
Знаю, если буду небрежна, она затянет меня к себе.
— Здесь, в Новом Орлеане, — говорит папа, глядя в камеру, — почти всё что мы видим, возведено на других руинах. Французский Квартал дважды сжигали дотла, впервые в 1788 и снова шесть лет спустя. С тех пор вспыхивало бесчисленное количество пожаров, пожиравших комнаты, здания и строения.
— Быть может, поэтому в нем столько привидений, — говорит мама. — Одна из причин, в любом случае. Повсюду, куда бы ни ступила ваша нога; однажды был чей-то обителью.
— Взять, к примеру, хотя бы этот отель, — говорит папа, жестом показывая на здание позади нас. — Площадь Арм.
Мама прикладывает ладонь к кованным воротам.
— Задолго до того, как он превратился в гостиницу, — говорит она, — он был школой. Когда в Квартале возник пожар, многие дети оказались заперты внутри. — она смотрит прямо в камеру. — Они так и не смогли выбраться.
Я дрожу, несмотря на летний зной.
Ворота со скрипом открываются от Маминого толчка, и они с папой оборачиваются и ступают в темную аллею.
— Мы просто подождем снаружи, — говорит Джейкоб, но я уже иду следом за родителями сквозь арку.
Джейкоб вздыхает и тащится за мной. Как только я переступаю ворота, Вуаль приветствует меня. Ноздри щекочет запах дыма, и я слышу волну смешков и топот маленьких ножек.
— Прячься, — шепчет голос.
— Не здесь, — шипит другой.
Я прислоняюсь к ближайшей стене, а Вуаль тянется к моей руке, обхватывает мое запястье. Я слышу смех, высокие детские голоса во тьме. А потом, прямо из ниоткуда другой голос. Не похожий на остальных, слабый и далекий. Нет, на. этот раз уже ближе. Он низкий и глубокий, едва ли вообще голос, больше похоже на дуновение ветра, на скрип старой двери.
— Мы идем за тобой.
Я ахаю и сгибаюсь пополам, оттолкнувшись от стены я, спотыкаясь, иду к Лукасу. Он оглядывается, молчаливо спрашивая всё ли в порядке. Я киваю «да», несмотря на то, что сердце бьется как сумасшедшее. Несмотря на то, что тот голос поразил меня до глубины души, он слишком резкий и неправильный и от него веет…холодом.
«Ты это слышал?» — думаю я, глядя на Джейкоба, чьи руки сложены на груди.
— Жуткие детишки? — спрашивает он.
Я мотаю головой. Другой голос.
У него на лбу появляются морщинки. Он мотает головой. И внезапно, мне не терпится убраться подальше от площади Арм и того, что скрывается за этой стеной. Впервые у меня не возникает желания войти завесу и узнать больше.
— Они по-прежнему здесь, те дети, — говорит мама, её голос эхом разносится по аллее. — Гости слышат, как они бегают по коридорам, а кто-то просыпался и находил свои вещи в совершенно иных местах, монеты и одежда пропадает, словно это некая игра.
— И коль скоро мы увидим наше новое место, — говорит папа, — смею заверить, не все призраки в городе такие игривые.
Мы идем назад по аллее и Лукас закрывает за нами кованые ворота. Они закрываются со скрипом и неким подобие вдоха. Я должна почувствовать облегчение, но почему-то его нет.
Как только мои родители устремляются вниз по улице, я оглядываюсь на арку, прищуриваясь к темноте. Я поднимаю камеру, глядя в видоискатель, и перемещаю фокус туда-сюда, пока наконец не вижу, как за воротами стоит кто-то. Решетку обхватили тонкие пальчики. Но позади совершенно другая тень, чернильная, темнее самой ночи. Внезапно он делает шаг, а я роняю камеру. Я хватаю её прежде, чем она успевает опасть на землю. Но когда я снова смотрю в объектив, там никого нет.
Тень исчезла.
Глава четвертая
Огни на площади Джексона погасли. Старомодные желтые фонарные столбы отбрасывают длинные тени, а яркий маяк освещает большую белую церковь, делая её похожей на надгробную плиту. Площадь уже не пустует, но энергетика изменилась, дневные исполнители поредели до горстки музыкантов, и каждый наигрывает тихую мелодию.
Обычно Вуаль — это ритмичное постукивание, но здесь, сегодня вечером, это похоже на какофонию: одновременно играет слишком много инструментов, каждый из них слегка не в такт и немного фальшивит.