— А где взял инструмент?
— В мастерской, Папаня. У Боба.
— В какой еще мастерской? И кто такой «Боб»?
— Да тут… рядом. У него, ира, мастерская по починке бытовой техники, телевизоров… Мне про него Энтони сказал.
— Энтони? Это кто такой?
— Ну, тот англик, которого ты в гостиной видел. Он в одной комнате с Янеком живет… и еще там с ними один мэн.
— Впервые слышу. Они что, живут в нашем доме? Англик и этот… второй «мэн»?
— Ну да.
— А почему я их раньше здесь не видел?
— Так ты же, ира, сутками пропадаешь на пакгаузе. Кстати… он меня берет на работу.
— Кто? Энтони?
— Не, Энтони безработный. Я, ира, говорю про Боба.
— Вот это да… А как ты с ним договорился? С этим Бобом?
— Да нормально, ира. — Тень пожал плечами. — Я его и сам заприметил, ира. Я тут по району ходил… делать-то нечего…
— Высматривал, что плохо лежит?
— Не, ну люди выбрасывают много чего… Как-то раз увидел, ира, старый «Панасоник» — на тротуаре, за порогом. Зашел в мастерскую, спросил, можно ли забрать.
— И?
— Сам «ящик» негодный — полный капут. Но мы разговорились с хозяином… Хороший мужик, ира, этот Боб.
Я криво усмехнулся.
— Интересно, на каком языке вы базарили? Он ведь англик?
— Да, местный.
— И как ты с ним столковался?
— Ну так, ира… легко. Где-то на пальцах, что-то на словах.
Тень почесал подбородок.
— Ай нид зе… дзе… дзе джоб… Короче, ира, по два часа в день пока. За час — три фунта…
— Уже хлеб.
— И еще там рядом автомастерская. Я поговорил с хозяином, он знакомый Боба, им электрик нужен. Может, возьмут на приработок… Левый, ира, но фунтов пять-десять в день можно и там зарабатывать.
Я хмыкнул. Вот кто это так со мной шутит? Что это за совпадения? На днях я сказал в телефонном разговоре теще, что нашел «временную подработку — в автомастерской, чиню электропроводку». И вот, извольте: Николай нашел «подработку», и именно в «автомастерской», конкретно — электриком.
— Понятно. Ну что ж, поздравляю… ты движешься в верном направлении.
Я уже поднялся наверх, когда снизу донесся голос приятеля.
— Папаня?
— Чего тебе еще? Я в душ!
— Тут все просто в акуе, как ты уделал хохлов!.. Их, пля, никто не любит… Они достали уже всех.
— Чтоб ты знал, я их пальцем не тронул.
— Да ладно, ира… Говорят, сдриснули в ужасе… Теперь в другом районе будут жить.
Я покачал головой; вот так и слагаются городские легенды.
Сквозь полудрему я услышал, как хлопнула входная дверь. Снизу послышались громкие мужские голоса. Татьяна сунула тюбик помады в косметичку. Потеребила меня за плечо — я дремал, устроившись на раскладушке.
— Джимми приехал… Пойдем, Артур, получим свои конвертики.
Я сполоснул лицо под раковиной. С изумлением посмотрел на благоверную: Татьяна надела короткое обтягивающее черное платье и туфли на высоком каблуке… Кроме того, она сделала прическу и макияж.
— Оп-па… — пробормотал я. — Отлично выглядишь.
— Спасибо.
— А в честь чего… могу я спросить?
— Да просто так. — Татьяна посмотрела на наручные часики. — Захотелось себя хотя бы на час женщиной ощутить, а не «кабетой» с пакгауза.
Мы спустились по лестнице, прошли в гостиную; причем, Татьяна держала меня в этот момент под руку. Здесь уже шла раздача «конвертов». Более того, по поводу содержимого полученных Янеком и Броней конвертов последние двое как раз в момент нашего появления высказывали индусам какие-то претензии.
На какие-то секунды в гостиной стало тихо. Все, включая сикхов, уставились на нас. Татьяна, надо сказать, выглядела в этом наряде весьма эффектно. Скажу больше; в этом обществе, в данном месте и при данных обстоятельствах, она казалась инопланетянкой, высшим существом, посланницей иных миров.
Кто-то из присутствующих мужчин присвистнул; одна из двух кабет — Броня — восхищенно произнесла:
— Boże,Tanja, jaka ty jesteś piękna!..
Я показал жестом Коляну, чтобы тот освободил лучшее место в зале. Таня опустилась в кресло; закинула ногу за ногу, легким жестом поправила волосы. Я сел рядом — на диван. Сикхи после небольшой паузы, вызванной нашим появлением, принялись что-то втолковывать двум рассерженным полякам.
Смуглолицые визитеры принесли с собой пакет; его содержимое уже перекочевало на стол: бутылка красного сухого вина, полулитровая бутылка водки Smirnoff в форме плоской фляжки, пластиковые стаканчики, кулек с грушами и мандаринами (наверняка потырено на пакгаузе). Поляки, хотя и ругались поначалу, все же не отказались выпить с представителями «босса» — кабеты пили вино, мужчины пропустили по полстаканчика водки. Сикхи тоже выпивали, но я заметил, что они наливают себе на донышко.
Меня это особенно не удивило; к тому же, Татьяна кое-что рассказала о здешних порядках — из того, что ей самой стало известно. Выпивки по пятницам здесь обычное дело. Случается, что Джито к концу выдачи, после посещения пяти или шести таких «точек», набирается до положения риз. А иногда случается и такое, что они с Джимми, когда их хорошо принимают, остаются в том или ином доме до рассвета…
В отличие от Джито, отдающему в одежде предпочтение национальному стилю, эти двое одеты в городское. Джимми на вид лет тридцать; он чуть выше среднего роста, худощавый, жилистый. Нос острый, чуть вытянутый — кажется, что он постоянно что-то вынюхивает… Нагловатые глаза навыкате; взгляд рыскающий. Носит замшевую куртку, джинсы с прорехами на коленках, на ногах кроссовки Nike, на голове бейсболка с эмблемой этой же фирмы. На английском говорит бегло; не чурается крепких выражений.
Крученый типок.
Второй сикх помоложе и попроще. Ему лишь немногим за двадцать. Зовут его Биту, я с ним пару раз пересекался во время подработки на «фруктовом» — он выходил в смену, работал на каре. Парень приветливый, спокойный, вежливый. Больше о нем, собственно, нечего сказать.
Из разговора, проходившего, несмотря на совместную выпивку, на повышенных тонах, я понял, что Джимми, или же те, кто его прислал, по какой-то причине зажал часть денег, которые сегодня им следовало выплатить. Примерно в таком же ключе, на повышенным тонах, но под рюмку, проходили переговоры с двумя парнями-поляками, которые живут в комнате с эркером, а также и со второй кабетой.
Наконец настала наша очередь. Джимми взял пластиковое кресло и устроился напротив нас. Открыл довольно потертый портфель, достал оттуда конверты — простые, самые дешевые, без марок. Протянул их нам.
В конвертах, надписанных нашими именами, — Tanja и Arthur — обнаружилось по одной двадцатифунтовой купюре. Итого, вместо полагающихся нам — после вычета двухнедельной платы за проживание трех человек (150 £) — примерно ста шестидесяти паундов, мы получили всего 40 £. Мы с Татьяной переглянулись. Бухтеть, ругаться, спорить с этим типом — занятие совершенно бессмысленное. Он всего лишь исполнитель: что ему велели делать, то он и делает.
— You'll get the rest soon, — сказал Джимми, глядя не на меня, а на мою половину. — Bitu, bring us a drink!
Парень стал разливать в стаканчики остатки выпивки. Татьяна, глядя сквозь усевшегося напротив субъекта, сказала, что здесь «нет напитков, которые ей хотелось бы выпить». И еще добавила, что «не видит повода». Я тоже отказался от спиртного.
Сикх поинтересовался, какие именно напитки предпочитает Tanja. Я хотел уже вмешаться, но Татьяна положила свою ладонь поверх моей сжавшейся в кулак руки.
— We have work in the morning, — сказала она. И уточнила, что мне вставать уже через три часа, а ей предстоит подняться в пять.
Джимми заявил, что он может договориться о переводе Татьяны на «цитрусовый» пакгауз. Там самые лучшие условия, сказал он, там больше платят, — три с половиной фунта в час — и рабочий день там начинается не в восемь, а в девять утра.