Я удивленно посмотрел на жену.
— А почему кошка синяя?
— Вообще-то — черная. И это не кошка, а кот.
— Вот как?
— Не нашлось уголька, пришлось рисовать тем, что есть.
— А где взяла мелки?
— У англика. Вернее, Энтони мне показал как-то, где они лежат.
— И где они лежат?
— На кухне, в одном из нижних ящиков.
Я вновь уставился на образчик «настенной живописи», появившийся здесь за то время, пока я отсыпался. Очумело качнул головой; в какой-то момент показалось, что существо, устроившееся на нарисованном подоконнике нарисованного женой окна, мне слегка подмигнуло.
— Это, должно быть, space-cat? Инопланетный космический кот?
— Я еще не решила. — Жена передала мне пакет с туалетными принадлежностями. — Когда примешь душ и переоденешься, позавтракаем. А потом…
— А потом?..
— Сходим в парк, прогуляемся, подышим свежим воздухом, раз уж выдался выходной. И заодно поговорим о наших делах.
Мы устроились на лавочке в одном из тихих уголков East Park, называемого также парком Эндрюса.
Половина третьего пополудни; вся округа залита мягким солнечным светом. Этот парк — как и большинство английских парков — весьма ухожен. На лужайках, расположившись прямо на изумрудной травке, отдыхают компании молодых и не очень молодых людей. Впрочем, здесь довольно и таких, кто предпочитает одиночество — кто-то читает книгу, кто-то загорает, а кто-то, расстелив полотенце или коврик, дремлет. Много иностранных туристов. Хватает и таких, кто, подобно нам с Татьяной, приехал в эти места поискать работу, порешать какие-то свои проблемы.
По дороге мы заглянули в маркет; купили бутылку белого сухого Chardonnay. С собой у нас также коробка с сэндвичами; пластиковые стаканчики и штопор мы взяли на кухне.
Небо очистилось от набежавших было тучек; лишь на юге, в направлении залива Солент и острова Уайт, синева разбавлена полосами смахивающей на белую кисею облачности. Когда выходили из дому, столбик термометра, установленного снаружи кухонного окна, показывал +23. Одеты мы легко, по-летнему — шорты, майка, сандалии; но, с учетом переменчивого нрава местного климата, захватили с собой также пару ветровок.
Мы пригубили из стаканчиков вино. С момента нашего появления здесь, в этом уголке парка, за каждым нашим движением следит юркая рыжая белка. Татьяна передала мне сэндвич с ветчиной и сыром. Отломила кусок от другого бутерброда; положила угощение на небольшой валун, лежащий шагах в четырех от скамьи. Едва успела отвернуться, как белка уже метнулась в ту сторону; спустя мгновение, схватив передними лапками подношение, принялась лакомиться человеческой едой.
— Британцы — лучшие в мире садовники, — сказала Татьяна. — Поражаюсь их умению культивировать те виды растений, которые в нашей климатической зоне, как правило, не приживаются.
— Англичане большие специалисты не только по флоре, но и по фауне. Человеческой фауне, — уточнил я, прожевав кусок сэндвича. — Кого здесь только не встретишь… Вот уж, воистину — «всякой твари по паре». И каждому находится какое-то местечко.
— Почему я решила отправиться в Англию… — задумчиво произнесла Татьяна. — Причин несколько. И одна из них — финансовая.
Я слушал внимательно, не перебивая. И лишь когда Татьяна закончила свой рассказ, решился задать несколько вопросов.
— Таня, почему ты мне не рассказала, что тебе пришлось закрыть салон?
— Не просто закрыть, а уйти оттуда с серьезным «минусом». — Мы отпили каждый из своего стаканчика. — Пришлось рассчитать троих продавщиц… Оборудование салона, которое я приобрела прошлой осенью…
— Да, я помню.
— Так вот, его некуда было вывезти. Не в квартиру же ставить все эти стеллажи, витрины и столы?
Жена, чуть повернувшись, посмотрела на меня.
— Пришлось продать за полцены — с учетом срочности.
— Понятно… Но… Но мне-то ты могла сказать, что администрация торгового центра тебя, по сути, «кинула»?
— И что бы это изменило, Артур? — Татьяна, глядя куда-то в сторону, грустно улыбнулась. — К тому же, ты пребывал в «творческом процессе»… как обычно.
— Прости, — сказал я. — Ты права… Я за последние год или два совсем оторвался от жизни.
— Ну и вот… возник долг. Я ведь брала кредит на оборудование… с расчетом, что за год или полтора удастся отбить эту инвестицию.
— Да, я припоминаю что-то… Эммм… — Я потянулся за пачкой сигарет. — Напомни, сколько денег дал банк?
— В банке мне ссуду не дали.
— Хм… А кто дал деньги?
— Один знакомый. Кредит валютный — семь с половиной тысяч долларов. Сроком на два года.
— Так… — Я прикурил две сигареты, одну передал Татьяне. — Под какой процент?
— Процент минимальный, символический. Но ежемесячно я должна отдавать ему пропорциональную сумму, уменьшая основное «тело долга». Примерно триста пятьдесят долларов в месяц.
— Интересно, что за «знакомый» ссудил деньгами почти без процентов? По нашим временам это диковинка.
— Так… мужчина один.
— Кто? Я его знаю?
— Вряд ли.
— У тебя было что-то с ним?
— Давно. И это был эпизод.
— Когда именно — «давно»?
— Это было в тот период, когда мы с тобой решили развестись.
— Имеется в виду наш первый развод?
— Да.
— Значит, ты с ним поддерживала отношения?
— Не в том смысле, что тебе подсказывает твоё богатое воображение.
— Мое воображение отказывает мне с того момента, как я высадился в Хитроу. — Я аккуратно затушил окурок и бросил его в ближайшую урну. — Жизнь оказалась настолько богатой на неожиданности, что нет необходимости генерировать фантазмы… Чего хотел от тебя этот твой знакомый?
— Хотел помочь.
— И все? Он что, добрый самаритянин?
— Вряд ли. — Татьяна бросила на меня внимательный взгляд. — Он несколько раз предлагал, чтобы я ушла к нему… «Ты с этим своим писателем пропадешь» — это его слова.
Я ощутил, как к лицу прихлынула кровь.
— А ты, — спросил я чужим голосом. — Что ты ему на это сказала?
— Догадайся сам. — Татьяна сдержанно улыбнулась. — Как видишь, я здесь, с тобой — пью вино, кормлю белок… а не с кем-то еще.
Некоторое время мы молчали; но молчание это не было тягостным для нас, как это бывает, когда уже нечего сказать друг другу.
— Я выручила за оборудование две с половиной тысячи, — сказала Татьяна. — Эти деньги отдала их владельцу… так что треть долга я погасила.
— Осталось пять тысяч… или чуть больше?
— Да.
— Надо отдать… вернуть до последнего цента. И как можно быстрее.
— А где взять такую сумму? Есть ведь еще твои долги. То, что ты взял у Николая.
— Это я самому себе сказал, Таня.
— А. Я-то думала, что ты со мной разговариваешь.
Я взял ее ладонь в руку, поцеловал.
— Не обижайся на меня… Я вел себя, как конченный идиот… как эгоист. Наворотил кучу дел… Но теперь постараюсь все исправить.
— Ты не идиот, Артур. — Татьяна грустно улыбнулась. — Ты писатель. И ты такой, какой есть… Кстати, хотела у тебя спросить.
— Да?
— Тебя не тянет… к твоим этим занятиям?
— То есть?
— Ну… Имею в виду писательское дело.
— А. — Я рассмеялся. — Нисколько.
— Не верю.
— Нет, правда. Ты знаешь, я даже… гм… — Я помолчал, подбирая нужные слова. — Я даже счастлив сейчас, как ни странно это звучит.
— Что, разве легче работать на пакгаузе сутки напролет, или ломать спину в поле, чем писать книги?
— На данный момент времени — да. Я говорю чистую правду: меня сейчас нисколько не хочется заниматься созданием текстов. Не тянет; и даже мыслей в этом направлении нет никаких.
— Ну, ну, — Татьяна усмехнулась. — Посмотрим, как долго ты продержишься.