- Ну, кажется возвращается прежняя Настя, а то я грешным делом стал подумывать, что тебя подменили!
Он задумчиво посмотрел на меня жестким взглядом зеленых глаз. Небольшая, вересковая трубка требовала что-бы ее раскурили и была крепко зажата в его длинных, узловатых пальцах. Феофан Пименович поднес ее к сизому, свернутому немного набок носу и вдохнул запах табака, который был плотно в нее набит.
- Так, что Настя, подменили тебя?
Его голос был насмешлив, и вроде бы папенька шутить так изволил, но мне стало не по себе. Пока я думала над ответом, он грузно развернулся и зашагал прочь, выбрасывая левую ногу и задевая ею прикрытые синим плюшем стулья, которые жались возле стенки узкого коридора.
А между тем, зима словно сорвавшаяся с цепи собака, выла по ночам злой вьгой, билась в окна лютым бураном, заметала неистово колючим снегом.
У Феофана Пименовича на такую непогоду, разболелась покалеченная нога. Он почти не выходил из своей комнаты, постоянно сердился и по моему мнению втихомолку пил горькую. Его выдавал заплетающийся язык, когда он зычным голосом требовал Ольгу Федоровну к себе. Меня он не трогал, даже выгнал вон, когда я попробовала поинтересоваться его здоровьем.
Мне приходилось наблюдать со стороны, как бедная Ольга Федоровна, сбилась с ног пытсясь угодить своему грубому, требовательному мужу. Возможно, я бы ее пожалела, но часто ловила на ее лице, когда она выходила из комнаты прихворнувшего папеньки, странное выражение. Злая ненависть кривила тонкие, синюшные губы которые тихо шевелились. Мне казалось, что из них шипящими змейками выраваются проклятья. Я отказывалась верить своим глазам, и списывала все на темный коридор и блики от горевшей печи.
Аннушка перестала к нам ходить по причине сильных морозов. Зато объявился Васенька. Хозяин болел, кому-то надо было чистить снег, колоть дрова, топить две печки. Почему то печь голландка, занимающяя собой половину пространста в коридоре, подчинялась только ему или хозяину дома.
Когда приходил Василий, я старалась затаиться в своей комнате. Но все же нам приходилось довольно часто сталкиваться. При встрече бывший жених Анастасии, демонстративно отворачивался от меня, кривил губы. Но если по близости не было маменьки, он старался ненероком, как бы невзначай меня задеть. То вроде бы, нечаянно прикоснется к моей руке, то прижмет к стенке в темном коридоре. Мне было бы абсолютно все равно, даже смешно, если бы Василий, умышленно не делал бы мне больно. Я конечно понимала, что парень жаждет мести. Возможно с той Анастасией, которую он позвал замуж, его еще связывают не остывшие чувства. Бередит душу злость и обида. Но для меня он был посторонним, чужим человеком и его знаки внимания были мне не приятны.
В какой то мере я его понимала. Невыносимо больно получать удар в спину, в один миг стать отвергнутым неудачником.
Я и сама часто вспоминала своего мужа, когда ночью ко мне не шел сон. Лежала на узкой, девичьей кровати, слушала как завывает вьюга, как яблоня стучит обледенелыми ветками в затянутое серибристым, холодным узором окно и думала, думала...
Мне оставалось только гадать, как Дмитрий отнесется к моему исчезновению. Возможно он обрадовался, что не придется теперь разводиться, делить имущество. А может быть, мечется по городу, пишет объявления в сети, мотается каждый день в полицию, в надежде узнать хоть какие новости.
Все семь лет нашей семейной жизни, он был для меня не только самым лучшим мужем на свете. Я всегда считала его своим другом и самым желанным, самым страстным любовником. После гибели моих родителей, Дима остался еще и единственным, родным человеком.
Об этом знала и Кристина, ведь по своей наивности и глупости, я делилась с ней всеми семейными тайнами. И моя заклятая подруга, всегда была готова меня выслушать, утешить, дать совет. Она даже жилье сняла рядом с нами, что бы быть поближе ко мне. Я этому радовалась, но как оказалось напрасно. Ее интересовала вовсе не я. Доверчивая подружка, с плотной повязкой на глазах. Ее целью был Дмитрий Львович, мой муж... Мой успешный, красивый, покладистый муж...
Это уже потом, сидя за бутылкой вина, на маленькой и уютной кухоньке соседки Серафимы, я слушала ее и у меня просто мозг взрывался! Все же лежало на поверхности, все было так понятно!
- Сима, ты почему раньше мне глаза не открыла? - пьянным, заплетающимся языком пытала я Серафиму.
- Я тебе триста раз об этом твердила. Кто же меня слушал?
Задушевная соседка подливала мне в чайную чашку рубиновую, хмельную жидкость и осуждающе качала иссиня черной, густой гривой волос.