Пока улицами плутала, спустились сиреневые сумерки. Дом купца Селиверстова, который я знала как городской ЗАГС, возник в их морозном мареве, как огромный, нарядный фрегат. Мелькали тени в освещенных, оранжевых окнах, если прислушаться, то можно было услышать и музыку.
Парадные двери оказались закрытыми. На мой робкий стук, из высокой калитки вышел уже знакомый мне дворник. Посмотрел на меня мутным, голубым взглядом. Дохнул сивушным перегаром. Смутное узнавание промелькнуло на его красноносой физиономии.
- Барыня, опоздать изволи-с! - строго молвил он, - С черного хода придется зайти! Ик-ик, ик-ик, ик! - вдруг задергал он тщедушной шеей, торчащей из-под побитого молью, ярко-красного шарфа.
Я послушо пожала плечами. С черного хода, так с черного хода...
Воздух в просторном вестибюле благоухал апельсинами, свежей хвоей, возбужденным весельем и предпраздничной суетой.
Огромное чучело медведя пугало своей свирепой мохнатостью и совершенно живым взглядом черных, внимательных глаз. Медведь, словно большой щит, держал в своих когтистых лапах расписной, круглый поднос. Среди елового узора вилась золотистая надпись. " Съ Новымъ, 1888 годомъ!" - гласила она.
Я горестно вздохнула, как же быстро время бежит!
- Сударыня, у вас приглашение имеется? Позвольте-с вашу шубку! - голос дворецкого, который выкатился из темного коридора, звучал по бабьи тонко, а сам он напоминал румяного, добродушного колобка.
Я протянула белый кусочек картона с выпуклыми виньетками по краям. Дворецкий-колобок словно слепой ощупал мое приглашение и удолетворенно хмыкнув, небрежно бросил его в медный, начищенный до блеска короб, что стоял возле огромного зеркала в простенке.
Эту массивную раму, этот сложный орнамент с ирисами и само зеркало я отлично знала. В него я смотрелась поправляя белую фату, когда была самой счастливой невестой на свете. В нем я отражалась, когда с распухшим от слез носом и с темными кругами под глазами, я подавала заявление на развод.
И вот теперь, в стекле старинного зеркала отражается рыжеволосая девушка, в смешном платье из зеленой шерсти. Щеки девушки раскраснелись от мороза, глаза испуганно блестят.
Я улыбаюсь своему отражению и подмигиваю. Незаметно глажу выпуклые, деревянные цветы на широкой раме старого знакомца и успокаиваюсь.
- Вас проводить-с? - бубнит женским голосом, за моей спиной вежливый толстячок.
- Нет, благодарю! Дорогу я отлично помню! - беззаботно говорю я, растерянно замолкаю.
На безбровом, круглом словно блин лице, отражается удивление. Действительно откуда мне это известно? Ведь меня он наверняка видит впервые в этом доме.
- Я на голоса пойду, не заблужусь! Это же на втором этаже? - как можно любезней улыбаюсь я толстяку.
Он успокоенно выдыхает. Очевидно, что у него и у лестницы взаимная нелюбовь. Высокие ступени пугают колобка своей крутизной.
- Да-да,это на втором этаже! - его голос почти ликует.
Он перебрасывает мою шубу через руку и исчезает за дверью темного вестибюля.
Из зала в котором, в моем мире проводятся все торжественные регистрации, звучит музыка. Низкий голос певицы проникновенно, очень задушевно поет о несчастной любви. Пока поднимаюсь по ступенькам, успеваю узнать о том, как доверчивая красотка стала жертвой вероломного возлюбленного.
Затихают последние аккорды за широким полотном белой двери. На минуту повисает тишина, которая подобно новогодней хлопушке, вдруг взрывается шумными, почти оглушительными аплодисментами.
Не давая себе опомниться я толкаю дверь и оказываюсь в том самом, знакомом и незнакомом зале. Свет от множества ламп почти ослепляет меня. Я привыкая к нему, застываю почти на входе. На меня никто не обращает внимания и я осмелев начинаю разглядывать почтенное общество.
Наверное сегодня здесь собрались все богатые и уважаемые люди города. В первом ряду, в удобном кресле, обитом темно-алым бархатом, почти у самой золоченной арфы, сидит краснорожий, лысый мужчина. Он словно индюк на хозяйском подворье.
Рядом с ним сияя украшениями и открытыми плечами бело-розовых телес, сидит дама. Она под стать своему мужу. Грузная, напыщенная индюшка.
"Наверное это городничий с супругой" - догадливо думаю я.
Другие представители городской элиты расположились в креслах позади своего начальства. Публика попроще толпится возле стен.
Все увлеченно, с пафосом аплодируют певице. Некоторые дамы, белоснежными платочками вытирают слезы с глаз, настолько они прониклись исполнением. Певица поразила меня своими габаритами. Я как-то по другому представляла себе девушку, которая любит играть на арфе.