Лишь одни бедные студенты, всегда были рады попасть за круглый и гостеприимный стол хлебосольной хозяйки. Хотя знаменитое радушие Серафимы, в последнее время сильно усохло, уменьшилось и стало скудным и тощеньким.
Сама Серафима Сапфирова, стала мрачной, раздражительной противоположеностью той жизнерадостной пышки, к которой я успела привязаться и которую уже считала свой подругой. Иногда я ловила на себе ее задумчивый взгляд. Но она тот час же прятала глаза, или же спешила уйти, стоило мне вопросительно поднять брови.
Вот уже третий день Серафима сидела дома. Наверное она решила покончить с запасами вишневой наливки, часто подливая себе в резной, хрустальный бокал темно-рубиновую жидкость. А возможно вишневая настойка помогала ей раскладывать пасьянс, который все чаще не сходился.
Послений пасьянс она пыталась разложить целый день, а затем яростно сгребла карты со стола, одним махом допила настойку и пьяно шатаясь ушла в свою спальню.
Гастон путаясь в густом ворсе ковра, смешно поковылял к разлетевшейся стае клетчатых птичек. Карточная колода живописно расположилась на диване, на ковре и даже на листьях раскидистой пальмы. Он задумчиво постучал клювом по надменно улыбающейся пиковой даме. Перевернул крестового туза. Почесал когтистой лапкой реденький хохолк.
- Деньги, деньги! Го-о-о-лос! Бедная, бедная Сима! - он всхлипнул, затем издал звук льющейся жидкости. - Помянем! Помянем! - скорбно и хрипло затянул он.
Изумленно посмотрела на попугая. Возможно, я что-то пропустила?
- Гастон, дружочек, а нельзя ли поподробнее?
Попугай искоса глянул на меня черным, круглым глазом, потряс головой словно пытался взболтать свои птичьи мозги.
Затем важно вышел в открытую дверь. Через несколько минут послышалось неровное, суетливое хлопанье крыльев и газетный лист резко спикировал мне на колени.
Гастон устроился у меня на плече, нетерпеливо переступал когтистыми лапками, больно вонзаясь в мою кожу.
Я поморщилась, но стряхнуть наглого птаха не решилась.
Развернула газету. Крупный, черный заголовок бросился мне в глаза, как бросается под колеса автомобиля отчаявшийся самоубийца. " Госпожа Сапфирова потеряла голос! Столица скорбит! У певицы осталась только ее арфа!"
Я схватила газету и быстро поднялась с дивана. Гастон часто-часто махая крыльями попытался удержаться на моем плече, но сорвался и тяжело плюхнулся на пеструю диванную подушку.
Потрясая газетой, как флагом, я ворвалась в спальню к Серафиме. Она лежала на своей огромной, словно королевское ложе кровати и отрешенно смотрела в высокий, белый потолок.
- Сима, ты почему молчала!? - возмущенно завопила я.
Серафима медленно повернула ко мне свое белое, гладкое лицо с которого с некоторых пор ушел румянец, а я и не заметила.
- А, что бы изменилось? Ты бы позволила мне, вновь питаться твоей силой? - сказав это, она оживилась, с надеждой всмотрелась в мое лицо.
Серафима привстала со своих пышных, взбитых подушек и глядела на меня так, как наверное наркоман смотрит на вожделенную дозу.
Я невольно попятилась назад.
- Нет, Сима. К этой теме мы возвращаться не будем. Быть пищей, я не желаю! - мой голос сейчас звучал твердо, как у дрессировщика, который взял в свои руки хлыст и вошел в клетку с хищником.
Девушка усмехнулась и устало откинулась на подушки.
- Так чего же ты хочешь от меня? - в ее голосе звучало холодное равнодушие.
- Ну существуют же другие способы вернуть голос!
- Например? - насмешливо спросила меня Сима, и посмотрела возбужденно блестящими глазами.
- Ну, например, например..., надо пить сырые яйца! - неуверенно пробормотала я.
Серафима фыркнула, а затем расхохоталась. Громко, бурно, заливисто. Оборвала смех внезапно, словно окно захлопнула. Аккуратно вытерла платочком выступившие от смеха слезы.
- Как можно с помощью сырых яиц вернуть то, чего никогда и не было? - бесцветно и устало сказала Серафима и пожала плечами.
Я присела на краешек кровати, осторожно погладила белоснежную, пухлую руку.
- Как не было? Сим, я сама слышала как ты поешь. Такого чарующего голоса я не слышала никогда в своей жизни! Он у тебя был сильным, бархатным, глубоким и таким задушевным!
- Был, да сплыл! А сплыл, потому, что колдовским являлся в полном смысле этого слова. В юности я его у одной старой ведьмы за сущие копейки купила. Все хорошо было бы, но голос надо было чужой силой поддерживать. Своей-то у меня с гулькин нос! Начала искать, приглядываться кого бы в подруги взять. Нашла Изольду, такую же глупую, как и ты. Откуда такие только беретесь? Силы у вас много, а ума и хитрости совсем нет! Изольду, я лестью, да дружбой взяла. Она сирота. Серенькая, невзрачная. Ты не подумай, что я совсем уже наглая. Я Изольду жалела, силу брала, когда уже совсем невмоготу было. А она и рада была возле знаменитой певицы жить. Лет через семь только догадываться начала. Плакала тихонечко, а молчала. Мне конечно стыдно было. Но куда деваться? Деньги, слава... Знаешь как с этим трудно прощаться? - голос Серафимы задрожал, пухлая ладошка смахнула крупную, прозрачную как алмаз, слезу.