Мы молча переглянулись с Серафимой. Она с победной улыбкой, а я покорно пожав плечами. Мы привыкли, что Гастон, всегда изрекает истины. Еще ни разу он не ошибся в своих советах. В этом я уже успела убедиться.
- Ну надо, так надо! - выдавила я из себя.
Серафима закружилась по комнате, задевая пышными юбками шкаф, кровать. Грозясь свалить зеркало и туалетный столик вместе с Гастоном.
.
Глава одиннадцатая. Вы поедете на бал? Да и нет не говорите. Черное с белым не берите.
- Ой, не могу! Сейчас задохнусь! Настя пощади, ты мне все ребра сломааааешь! - Серафима стояла уперевшись в шкаф обеими руками, черные волосы разметались по сдобным, белоснежным плечам, ее голос сипел и срывался.
- Можно подумать, что у тебя есть ребра! - строгим тоном, мстительно приговаривала я, и еще туже затягивала шнурки корсета.
Вот уже две недели мы готовились к этому знаменательному, почти эпохальному событию - к поездке на императорский бал-маскарад. Денег не было, но выглядеть сногсшибательно хотелось. И не мне, а Серафиме. Выручили нас сценические костюмы бывшей примы. Большая комната была буквально забита пыльными и не очень пыльными, роскошными платьями. Решено было перешивать старые наряды. Ткани все добротные, яркие. Главное правильно образ выбрать.
Я настояла, что бы Серафима костюм пирата себе шила. Очень уж хороша она была, когда ее голову украшала ярко-голубая, бархатная треуголка с золотым и красным позументом. А к треуголке пришлось переделывать в кафтан платье из темно-синей парчи. Кафтан получился красивый, с темно-красными отложными бортами и такой же атласной подкладкой. Он так ладно облегал фигуру Симы, так пронзительно-ярко соперничал с белоснежными кружевами весьма откровенной блузки. Черный, кожаный жилет на шнуровке, очень плотно обхватывал ее фигуру затянутую с помощью корсета в весьма стройную " рюмочку". Он конечно делал Серафиму похожей на актрису специфического жанра в кино, но думаю, что она об этом не догадывалась.
Все это великолепие шилось тремя парами рук. Мои пальцы нещадно ныли ночами, исколотые тонкой иголкой. Амалия Леопольдовна оказалась очень даже искусной швеей, она мастерски пользовалась наперстком, а вот Серафима пыталась филонить.
Именно этими длинными вечерами, у меня и зародилась идея о необходимости внедрения в быт, швейной машинки. И пусть моя фамилия совсем не Зингер, но принцип швейной машики, я помнила очень хорошо. Лет с семи я лихо вращала ногами тяжелую, узорчатую подножку бабушкиного "агрегата". Мягкий цокот колеса, меня завораживал, а стрекот иголки я помню до сих пор.
Я настолько погрузилась в идею облагодетельствовать всех швей этого мира полезным новшеством, а заодно и поправить наше материальное положение, что абсолютно равнодушно отнеслась к выбору собственного наряда. Меня больше заботили чертежи швейной, ножной машинки. Мысли о налаживании пока маленького производства, оформлению всех необходимых документов, преследовали меня ночами. Под утро я засыпала и мне снились сны, где я крутая бизнес-леди, стою на палубе пиратского корабля. На моем плече сфинксом застыл Гастон, а Серафима плещется рядом с кораблем в образе упитатанной русалки.
Среди старых платьев Серафимы мне приглянулось изумрудно-зеленое, бархатное. Оно было украшено изумительной вышивкой золотой нитью и цветами. Я разглядывала вышивку несколько минут, дивилась мастерству искусной мастерицы. Решение пришло сразу же - буду Весной. К тому же я знала, что зеленый цвет очень идет к моим рыжим кудрям.
На перешивание моего платья времени и сил потребовалось меньше. Втроем мы справились за два вечера.
И вот сегодня настал тот самый день! Серафима поднялась очень рано. От завтрака и обеда отказалась, что бы " стройной быть". Я уверяла ее, что от обедов и завтраков надо было раньше отказываться, а теперь вся надежда только на крепкую и тугую шнуровку корсета. Но Серафима была непреклонна. Я же заморачиваться не стала, с удольствием съела все, что сегодня наготовила Амалия Леопольдовна. Она осталась у нас одна из прислуги, и выполняла все работы, как говорится - и швец, и жнец, и на дуде игрец.
К моему удивлению мы с ней неплохо подружились. Оказалось, что Амалия одинока и идти ей совершенно некуда. Ее вредность сошла на нет, уступив место навязчивой заботливости и почти " бабушкиной" опеке. Вот и теперь она суетилась больше всех, то подгоняя нас, то вдруг вспоминая, что мы забыли какую нибудь важную мелочь.