Уксинэ все-таки удалось убедить свекровь, что стирку своего белья она никому не может доверить. Отец Саньки куда-то отлучился, но он бы противиться не стал. Этот скупердяй любил, чтобы вокруг все работали. Только Саньку ни к какому труду приучить не мог. Да и не хотел, пожалуй! Из всех других он старался извлечь какую-нибудь пользу — все по его воле были чем-то заняты…
Смолякова разрешила снохе стирать, но сама из предосторожности, чтобы кто-нибудь ненароком не зашел и не заметил, закрыла ворота на засов, а сама заняла место за прилавком, поджидая мужа.
Самана-Тимрук, возвращаясь из леса на телеге, увидел, что лавка открыта, завернул туда. Не за товаром зашел Тимрук. У него для друга была припасена тайная весточка. Хозяина не оказалось, майре с ходу говорить не хотелось. Но все-таки пришлось.
Жена Смолякова предложила Тимруку купить калоши.
— Ты посмотри, с какой улыбкой они смотрят на тебя! — сказала она. — Сияют, как солнышко.
— Сколько просишь за пару?
— Пятьсот рублей.
— Калоши сияют, в карман хозяина деньги прибывают, такой хозяин спекулянт бывает, — складно высказался Тимрук.
Хозяйка опешила, а Тимрук в улыбке оскалил зубы.
— Не пойму, что ты говоришь, — удивилась майра, — Ты хвалишь нас или ругаешь? — на всякий случай она улыбнулась тоже.
— Смоляков радоваться не перестанет, Санька карателем станет, — продолжил свою складную речь Тимрук. Понизив голос до шепота, он сообщил весть из Заречья: — Санька вместе с сыном Фальшина завтра отправляется в город, к сыну Мурзабая — Назару. Вот тогда и жди возвращения в село сына вместе с карательным отрядом…
Жена лавочника онемела. Сразу же, как только довольный собой Тимрук удалился, она закрыла дверь лавки и крикнула Уксинэ.
На вопрос свекрови, куда подевался ее супруг, Уксинэ ответила, что ума приложить не может, куда подался, где загулял Санька. И тут ей пришлось поделиться со свекровью вчерашней неурядицей.
Санька не вернулся домой и вечером. Отец его нисколько не беспокоился.
— Не поднимай шума, — остановил он разгорячившуюся жену. — Я потом снохе все расскажу сам. Санька не дурней нас с тобой.
Весь следующий день Уксинэ просидела у окна в ожидании Саньки. Ее волновало отсутствие мужа и удивляло спокойствие его родителей.
К вечеру откуда-то примчался Петька и потихоньку сказал жене старшего брата, прежде оглянувшись, чтобы никто не услышал:
— На берегу Ольховки у переката тебя ждет жена Зар-Ехима, велела сейчас же бежать.
Со времени замужества Кидери подруги еще не встречались. Уксинэ без памяти побежала к реке, увидела подругу, обняла ее и заплакала. У Кидери на душе тоже на-кипело, но плакать она не умела. Во всех случаях жизни она либо сердилась, либо смеялась. А на этот раз она была удивительно спокойна и ровна, взяла Уксинэ за руки и повела вдоль Ольховки по направлению к Чук-кукри, шли они у самой речки, по берегу, Кидери озиралась, боясь, что кто-нибудь их заметит. Как только Уксинэ немного успокоилась, Кидери первая заговорила о пропавшем муже. Каждая рассказала что знала.
Кидери в первый раз рассмеялась, когда вспомнила, как Ехим, словно дурак, закричал:
— В солдаты пойду. Вернемся, как Назар, офицерами!
— Эх, Кидери, что ко мне не заглядываешь? — сокрушалась Уксинэ. — Ты и в трудный час, как всегда, можешь веселиться. Может, именно поэтому так я тебя люблю. Я ни смеяться, пи забыть о горе, как ты, не умею!
— А вспомни, как гадали на снегу, Уксинэ? — сказала Кидери, стараясь успокоить подругу. — Ведь обмануло наше гаданье. За богатого вышла не я, а ты. Насчет смерти тоже предсказание надо понимать наоборот. Не ты, а я умру раньше.
— Умереть-то легко, жить труднее, — печально промолвила Уксинэ. — Родной брат стал врага ненавистнее. Опостылел отец. Мать и старшая сестра давно мне чужие. Если теперь и мужа придется забыть, как жить дальше на белом свете?!
— Не зря говорят, что чтение книг — вредное дело, — внезапно рассердилась Кидери. — Ты, Уксинэ, сразу видно, немало книг прочитала! Нашла о чем горевать! Зато ты сама — человек с чистой душой. А я вот, дура, родителей мужа полюбила. Теперь что бы ни случилось, а в дом своего отца я уже не вернусь. Ни за что! Если б я, как ты, долго училась, умела б получше говорить по-русски, уехала бы в город. Теперь-то уж мне поздно учиться. Что бы ни было, придется жить в мужнином доме. Я не пропаду, если даже мой Зар-Ехим сунет свою дурную башку куда не надо! Будет ребенок — растить его стану. Не будет, — Кидери расхохоталась, — научусь еще, как их делают — детей.