Ребятишек не смущала грязь по колено, они выбежали за село. Да и как усидишь дома: ведь шли настоящие чехи, везли настоящие пулеметы, всамделишные пушки…
Бедные кони, меся грязь, еле тащили груз в гору.
Часть отступающих лежала на телегах, другие сидели согнувшись, поджав ноги. Дрожали от холода, но не было таких, чтобы шли пешком. Боялись запачкаться или потерять место на телеге…
Обоз убегающего врага и на следующий день медленно полз по дороге, словно израненная змея.
У развилки на конце села собрались теперь не только дети, но и взрослые. На третий день обоз этот, не сворачивая, заехал в Чулзирму. На передней подводе восседал сельский староста.
Фальшин удивил односельчан смирным видом, вежливым обхождением, а старосту удивило то, что односельчане выглядели вполне мирными, даже в лошадях не отказывали.
Фальшин присмирел с горя, а чулзирминцы радовались уходу врагов. «Пусть бежат, куда угодно проводим, лишь бы назад не вернулись».
Кирилэ вместо себя в извоз отправил племянника Тараса. Этот готов был и похвалиться, что по-русски говорит чисто, однако понял: порой лучше об этом помолчать.
На подводу Тараса сели два солдата. Как только выехали из села, сразу заговорили меж собой.
— Хорошо! На телеге вдвоем едем — без третьего лишнего. Давно я хотел поговорить с тобой по душам, — начал один.
Тот ткнул в бок товарища локтем:
— Даже такой третий может оказаться лишним, — сказал и заговорил с молоденьким кучером.
Тарас смекнул: притворясь, что не понимает, залопотал что-то по-чувашски.
Солдат успокоился:
— К нашему счастью, этот мужичок по-русски ни бельмеса.
Седоки разговаривали всю дорогу. Один, начавший первым, оказался офицером. Однако это скрывал. Тарас хорошо понял беседу, узнал много разных новостей.
У белочехов пыл выдохся! Вскоре должна прибыть Красная Армия. Войска Комвуча распадаются. Офицер и сам бы сбежал к красным, да боится недружелюбного приема.
Он сокрушался, что добровольно пошел в белую армию:
— Сразу же нужно было перейти на сторону красных! На первых порах они были обходительнее, офицеров-перебежчиков принимали охотно. Теперь, после покушения на Ленина, стали более жестокими, объявили красный террор. Заложников расстреливают без суда…
Солдат рассмеялся и, слегка издеваясь над товарищем, развел руками:
— Ах, какие негодяи! Нас, смиренных, как христосики, смеют расстреливать… Мы в одной только Самаре без всякого суда отправили на тот свет тысячи и тысячи коммунистов и рабочих, несколько тысяч в «поездах смерти» отправили в Сибирь. Мало того, еще пытались застрелить их вождя. За это нам надо было сказать спасибо. А они — объявили красный террор…
Тарас не понял значения слова «красный террор», а в остальном разобрался. Солдат, оказалось, сын богача. Он тоже добровольно вызвался воевать против красных. Теперь и ему надоело.
— Не то чтобы самому бежать, а и отца придется захватить, — вслух раздумывал он, — Такова уж наша судьбина. Старому не верим, нового боимся. Мы обречены на безвременную, бестолковую гибель. Сами виноваты.
— Тебя я не понуждаю, — сказал офицер. — По сам я все равно убегу. Я всего лишь сын бедного аптекаря. Пристрелят — пускай так и будет! А с этими оставаться — придется умирать за дело, к которому не лежит душа. Армия, сражающаяся без веры в свою правоту, никогда не победит…
На обратном пути из Таллы, подъезжая к соседней деревне, Тарас несколько раз останавливал коня и отстал.
На краю деревни он напоил коня, решил покормить.
Встревоженно посматривал вдоль улицы, будто кого-то поджидая.
Когда ехали в Таллы, на этом месте, среди толпы, Тарас заметил рыжебородого мужчину. До войны его отец носил точно такую же бороду.
Тарас чуть не крикнул:
— Атте!
Вовремя вспомнил, что отец большевик, и промолчал.
А человек, напомнивший Тарасу отца, пошел в сторону — по боковому проулку.
«Нет, ошибся. Чего он будет жить по соседству?!»
В Чулзирме отставшего возницу встретил чем-то обрадованный Замана-Тимрук.
— Замана! — закричал он, скаля зубы. — Ерой! Кого видел в соседней деревне? Ахтем-Магар говорит, что встретил Святого Захара. Вот если белочехи опознают твоего отца, тогда-то он уж и вовсе станет святым. Боже упаси!
Руки Тимрука всегда в движении, пальцы постоянно что-нибудь щупали. Он и сейчас подергал полог на телеге. Под пологом, в сене, зашуршала бумага: Тарас туда засунул забытую белыми газету.
— Тебе газета не нужна. Дай мне! — попросил Тимрук. — Я вначале внимательно прочитаю, потом пущу на цигарки.