— Хочешь взглянуть? Тоже, поди, соскучился?
— Угу.
— А как ты думаешь, Тараска, приедет он к троице или нет?
Мальчик промолчал. Нет, не приедет Румаш, не может он вернуться в такое время. Дутов снова собрал войско где-то между Стерлибашем и Оренбургом. Тарас много знает, да мало говорит… Оп получает письма от отца, от брата и от Симуна. Правда, Симун пичче пишет не ему, а Тражуку, но, чтоб письма не попали в руки дяди Павла, адресует их Тарасу.
Тражук сейчас живет прямо в поле, возле Камышлы. Тарас сначала читает письма, а потом, снова запечатав, передает их Тражуку через дядю Мирского.
— Думаю, что не приедет Румаш, — помолчав, сказал мальчик. — Еще больше развелось контров. А Румаш не может вернуться, пока не покончит со всеми контрами. И отец тоже. А до троицы — три дня.
Оля и сама знает, что не быть этому семику радостным, она начинает понимать: сила, что держит Румаша вдалеке от нее, сильнее любви. Оля ласково гладит мальчика по спутанным волосам:
— Все удивляюсь тебе, Тараска, — шепчет она. — Мудрый ты, как дед Артем, отец мамани. И в кого ты уродился? На брата нисколечко не похож.
— Характером в мать, а ростом в бабушку, а Румаш ростом в отца, а в бабушку характером, — серьезно отвечает Тарас.
И смешно Оле и грустно.
— Ну иди порыбачь, Тараска, а я нарву тебе цветов. Ты цветы любишь?
— Угу, — мычит Тарас, прыгая с откоса на прохладный песок.
Оля углубилась в Дегтярный перелесок и остановилась, узнав крохотную полянку. Здесь они с бойкой Кидери в прошлом году менялись одеждой.
«Вот светлая душа. Любит безответно и не унывает. Наверно, готовится к веселой троице со своей ученой подружкой».
…А Кидери тоже сидела на берегу Ольховки на опушке Осиновой рощи. Не будет этот семик радостным для нее. А все началось со счастливого семейного события: к весне вернулся домой пропавший без вести отец. Он побывал в плену у австрийцев, бежал вместе с односельчанином Васьлеем, отцом Зар-Ехима. К радости Ехима и на горе Кидери крепко Васьлей и Хведор сдружились. Еще в плену дали зарок, если вернутся домой, скрепят дружбу родством. И вот Васьлей заслал к Хведеру сватов. Для Кидери это было громом среди ясного неба. Мужа для себя она давно выбрала, но все откладывала решительный натиск на этого недотепу. А теперь, когда пришла пора действовать, будь он неладен, живет где-то в Камышле. Затянуть бы дело до осени, а там она сумеет доказать Тражуку, что они созданы друг для друга! Как ни противилась Кидери, как ни просила отца подождать, тот не сдавался, объявил, что на троицу сыграет свадьбу.
Грустит Кидери, а придумать ничего не может. Как идти ей против воли отца, если Тражук смотреть на нее не хочет. Чем одиночество, лучше простоватый Зар-Ехим…
И поделиться девушке не с кем. Мать считает, что Зар-Ехим жених подходящий. Уксинэ не поймет подругу, для нее деревенские парни на одну колодку — что Тражук, что Ехим, что Санька. Праски легкомысленна. Надо надеяться только на себя, все самой решить.
Кидери готова пешком пойти в Камышлу, к Тражуку, а он не доводится ей даже отдаленным родственником. Совсем было решила пойти, а на улице оробела. Казалось, односельчане судят ее: «Ай, бесстыжая, чего удумала! Смотрите, люди добрые, на эту потаскуху, в Камышлу она собирается, чтоб броситься на шею парню».
Нет, идти в Камышлу нельзя. Суд людской — жесток. Защитников не найдется. Надо послать Тражуку письмо, подыскать слова… А писать-то не горазда. Попросить Уксинэ? Нет, нельзя. Сама, сама она напишет! А если какие буквы будут не к месту, Тражук не такой, чтоб высмеивать.
Ну написать — напишет. А с кем послать? С дядей Тимуком? Нет, с ним нельзя. Все село узнает. Недаром его Мирским зовут. На людях он молчит, а наедине с какой-нибудь вдовушкой, наверно, болтлив, как баба…
Дунул ветерок. Зашелестевшие деревья Чук-кукри напомнили Кидери, что это место священное — обиталище чувашского бога Пюлеха. Так ей еще бабушка говорила.
— Хоть бы ты мне помог, всемогущий Пюлех! — взмолилась было девушка, но тут же горько усмехнулась — не верила она Пюлеху! А он будто ее услыхал.
— А завтра придешь сюда, Тараска? — зазвенел за кустом девичий голос.
— Нет, завтра я поеду в Камышлу с дядей Мирским. Буду учиться косить.
— Что ты, Тараска, бог с тобой! Рано тебе еще.
— Траву — самое время. Я уже большой.
— Ах ты мой миленький! Ну ладно, передай привет Тражуку.
Кидери сказала совсем как бабушка, но только про себя: «Слава тебе, Пюлехсем! Услышал ты мою молитву…» — и тут же недоверчиво улыбнулась.