Мост
Ночь почернела,
Мои глаза охватывает сон
И жжет меня, и жжет,
И поднимает страсть
Все тело.
И что хочу я, что? Совсем не знаю.
Два мнения внутри.
И что хочу я, что? Совсем не знаю.
Капля за каплей боль возрастает.
Сапфо
Викентий
Что есть душа? Я часто думаю об этом. Редко не ищу ответ, с чем сравнить её в мире. Что из окружающего похоже на неё по сути рождения, по тому тайному, чем наполняет жизнь?.. Чего можно коснуться, увидеть, испробовать на вкус, услышать, ощутить лаской и ужасом, проникнуться так же, как тронуть душу?..
– Знаю. Но не принимаю истину, – прошептал я и резким движением перерезал горло своей спящей добыче. Кровь из раны вместе с выглянувшим из-за облаков солнцем ударила мне в лицо. Я улыбнулся, чувствуя жизнь, её жар. – Признав, мне придётся уйти. Зачем быть, когда тебе открыты все секреты? Нечего познавать и искать. Я хочу найти лучший ответ, чем есть.
Облизал с губ кровь. Оттолкнул от себя в тихо дышащую реку бьющееся в конвульсиях тело девушки, чью душу, как и листву деревьев, уже пожирала Смерть.
Всплеск.
Я тихо рассмеялся. Многие умерли тут. Большинство по собственному желанию. Этой грани между мирами тысячи лет. Она собрана руками рабов. Внутри каменной кладки сотни костей и черепов её строителей. Они были первыми каплями в чашу Леты. А последних, возможно, не обронит никто и никогда.
– Ты была пуста, Рената, и безвкусна. Прощай, – сказал я холодно. Повернулся и пошёл к припаркованному возле моста автомобилю, находившемуся в тени каштанов.
Время не имеет значения. Оно миг и вечность одномоментно. Чувства – вот что растягивают его в безграничное нечто. Наполняют смыслом и силой. Эмоции – пульс судьбы. Любовь – кара. Ненависть – награда. Боль – часы. Радость – секунда.
Я сел в чёрную «тойоту» и запустил мотор. Достал из бардачка упаковку влажных салфеток. Поправил зеркало заднего вида, чтобы удобней было приводить себя в относительно приличный цивилизованному обществу вид. Из отражения на меня смотрели тёмно-карие глаза, едва прикрытые чёлкой цвета смоли, которые казались вовсе и не глазами, а бездной, сулившей каждому в неё заглянувшему забвение, пронзённое острым льдом.
– На пару дней я оплатил твой покой и свою свободу, тепло в сердце, – прошептал я Руслану. – Спи. Другие тоже не скроются от меня. Пока есть солнце от тени не сбежать, не избавиться, – коротко улыбнувшись, я закончил вытирать лицо. Прошёлся салфеткой по лёгкой чёрной куртке. Бросил побуревший комочек бумаги к другим таким же в тёмный целлофановый пакет. – Да, само собой, в зенит тень пропадает, но я ещё не нашёл ту, что стала бы им. Ради которой я бы умер. Ушёл в холод, во мрак, как ты, – грустная ухмылка. Я нажал на педаль газа и повёл автомобиль прочь из глухой местности по заброшенной грунтовой дороге. – Когда-то тут цвели поля, а на другом берегу весной благоухали сады фруктовых деревьев. Река была гораздо быстрей, глубже и чище! Тогда тоже никто не думал, что она почернеет, из жизни пропитается смертью и поделится своим ядом с окружающими её порхающими светлячками. Как и ты, мотылёк, не думал, что пересекая грань, не увидишь своё солнце! Ты жаждал мести и прогнать боль. Ты капля, что вновь переполнила чашу. Твоя боль не трогает тебя. Твоя месть больше не твоя. Но и солнце твоё теперь моё! Спи…
У всего есть плата. Делая шаг вперёд, не вернуться назад. Отступая, не найти нового. Стоя на месте, не удержать того, что есть. Я ведаю это. Мне тысячи лет.
Свернув с просёлочной дороги на трассу, я сбавил скорость, действуя наперекор принятым правилам. Сегодня мне некуда спешить и уже девяносто лет как не к кому торопиться. У меня были женщины. Мало. Могло быть очень много. Только зачем? Капля мёда богаче и ценней на вкус, чем его ложка, ведро, бочка. Оттенки вкуса капли запоминаешь навсегда, смакуешь, вспоминая, остаёшься голоден, ценишь ту секунду, что она была у тебя на языке. Я гурман. Любил ли я эти редкие капли? Нет. Любовь – проклятие. Она точно слишком яркое солнце. Ослепляет. Любовь – смерть для тени, живущей ночью. Но я дорожил моими капельками. Каждой по-своему. Ценил их уникальный вкус. Берёг от невзгод мира, солнца и луны. Заботился, пока не приходило их время уйти туда, за облака. Я устал хоронить тех, кем дорожил. Провожать молодых или старых, оставаясь для вечности неизменным. Последнюю мою девушку, чью душу я, скрипя зубами, уступил Смерти, звали Елена. С того мига минуло почти девяносто лет. Должно быть, она единственная, кто, зная, совершенно не боялась моей сущности. Я убил её на мосту, давшем мне жизнь. Горькая ирония. Десять лет я носил траур. Вину же чувствую и сейчас, когда мне не к кому спешить. Неизлечимая болезнь терзала её болью и я стал лекарством, но заболел сам. Одиночество. Оно пронизано её прощальным взглядом, переполненным нежностью и благодарностью. Её стекленеющие глаза растворились во мне, в моей бездне, и с той секунды я жажду найти себе душу.