Видок у Робина при этом был кислый. Он знал, что в Отряде уже делают ставки на то, сколько ещё проживёт Ржавый со своим мерзким характером.
Ржавый стряхнул руку Робина.
Резчик поднялся с обломка гранита, на котором сидел.
– Не будь ты таким говнюком, ты бы вспомнил, каково это – вот так загибаться.
– Хватит! Заткнулись оба! – вмешался Ильмо.
Резчик огляделся.
– Впервые слышу такой жирный намек в твоем исполнении, – он ткнул пальцем в нескольких ворон, кружившихся над дальней стороной разлома.
– Это иллюзия, – вдруг выпалил Одноглазый.
Ильмо взорвался:
– В каком месте?
Он был взвинчен до предела. Если мы в ближайшее время не придумаем выход из ситуации, следующее собрание Отряда произойдет на дне кое-как вырытой могильной ямы – одной на всех. Все пути к бегству перекрывал Разлом. Если только…
Ильмо был уверен, что именно он должен найти решение.
Бегство влетит нам в копеечку. Придется взять только личное оружие и то, что можно нести или одеть на себя. Мы или пойдем налегке, или погибнем.
Шепот, Взятая, которая руководила погоней, наслаждалась этой игрой в кошки мышки. Отряд годами морочил ей голову, но сейчас она крепко держала нас за яйца.
И именно сейчас Одноглазый, всегда страдавший необоснованной дурацкой манией величия, решил выебнуться.
Ильмо угрожающе навис над ним, так, как это может сделать только прирожденный сержант.
– Говори, недомерок. Прямым текстом говори, потому что ваша колдовская заумь уже вконец достала.
Ржавый его взбесил, и сейчас Ильмо искал, на ком бы сорвать злость, однако, делать козла отпущения из волшебника – верный путь нажить неприятности.
Одноглазый моментом не воспользовался. Он увидел что-то, что заставило его занервничать.
– Лес по большей части не настоящий. Это самая устойчивая иллюзия, наведённая при свете дня, с которой мне приходилось сталкиваться. Сквозь нее можно что-то разглядеть только с близкого расстояния, – на морщинистой черной физиономии Одноглазого застыло хмурое и озадаченное выражение.
Солдаты молчали. Столкнуться с колдовством на незнакомой территории – неприятное дело. Сразу отбивает охоту трепать языком.
Солдаты молчали. Встреча с колдовством в чужой стране не означала ничего хорошего. В таких случаях разговоры сразу прекращаются.
Одноглазый еще раз сердито зыркнул в сторону Разлома.
– Ну, вперед, давай проверяй, – предложил Ильмо.
– Иногда даже сержанту стоит поиметь чуточку терпения.
Умение ждать – не самая сильная черта характера Ильмо, но на несколько минут его хватило. Одноглазый вздохнул, как будто вся тяжесть мироздания легла на его плечи.
– Мне не хватает сил посмотреть сквозь завесу. Придется подобраться поближе.
– Мы здесь не затем, чтобы соваться в осиное гнездо, – рявкнул Ржавый.
Ильмо взглянул на него неодобрительно.
– Именно за этим, придурок. Напомнить тебе, чем по определению занимается разведка? Ищет, выясняет, собирает сведения.
Ага, и нам как раз пора вернуться к поиску выхода из той задницы, в которой мы оказались.
Веками Отряд находил выход. Всегда.
Это была двадцать-какая-то вылазка на разведку, но первая, в которой я участвовал. Я был «слишком ценным» для рутинной работы. Я самовольно примкнул к поисковой партии и не попадался на глаза Ильмо до тех пор, пока не стало слишком поздно, чтобы отослать меня обратно... и тем более поздно признать, что я совершил ошибку, отправившись с ними.
Тем не менее, вид на Разлом открывался великолепный. Солдаты нервно оглядывались, но помогали Одноглазому изучать местность. Колдун залип на Разлом справа от нас. Мы не издавали ни звука, в отличие от окружающей природы. Воронья стая на той стороне пропасти орала все громче. Птицам явно было о чем пообщаться. Вокруг нас жужжали насекомые, примериваясь, как бы поживиться нашей кровью.
– Я сейчас чуток пошаманю, – объявил Одноглазый.
– В смысле? Говори по-человечески.
– Ладно, ладно. Ильмо, ты зануда.
Чтобы позлить нашего сержанта, он довольно долго провозился, чтобы родить проклятие, которое поджарило всех летающих кровососов в радиусе пятидесяти ярдов. Конечно, в первую очередь он заботился о себе любимом, но всё равно заработал на этом несколько очков – теперь придушить его хотело куда меньше народу.
– Все эти пятисотлетние дубы, ясени и каштаны – большинство из них ненастоящие.