Максим улыбнулся и, избавившись от одежды, одним прыжком очутился на кровати, тут же припав губами к зазывно-розовым соскам. Через несколько минут раздались женские стоны и мужской шепот:
- Маша, Машенька, вот так, хорошо...
Максим утомленно лежал на кровати, подложив под голову руки и блаженно улыбался. «Да, Машенька оказалась что надо», - удовлетворенно размышлял он, выжидая, когда Машенька освободит душ. Такого пыла он не ожидал. Не отказался бы встретиться с ней еще раз.
- Тебе пора, скоро Ваня придет, - произнесла Машенька, вытирая банным полотенцем свои искрящиеся рыжие кудри, резким контрастом выделяющиеся на фоне белоснежного полотенца.
Максим подскочил и начал одеваться. Уходя, он подошел к Машеньке и, поцеловав ее в припухшие от поцелуев губы, вышел.
Убедившись, что Максим ушел, Машенька упала на кровать и потянулась всем своим кошачьим телом, на ее пухлых губах играла улыбка.
- Я на все пойду, ни перед чем не остановлюсь, но ты будешь моим, - шепотом произнесла она.
Машенька уже предвкушала все трудности, которые возникнут у нее на пути. Играть она любила.
Глава 4
Глава 4.
В воздухе, дурманя голову, разливался необыкновенный аромат корицы вперемешку с запахом жареных сосисок. На Мариенплатц[i] высыпал народ, оглашая площадь непередаваемым гулом от смешения всех мыслимые языков мира. От обилия света, украшений и галдежа голова шла кругом. К тому же с самого утра беспрестанно валил снег, придавая и без того сказочной атмосфере города какую-то иллюзорность.
Наталья жадно поглощала сочную баварскую сосиску в теплой булочке, с трудом помещавшуюся в рот, запивая ароматным глинтвейном.
- Да не торопись ты так - жадность фраера сгубила, - хохотал Максим.
- Боже мой, как вкусно, - с набитым ртом отвечала Наталья.
Здесь был пир не только для глаз, но и для желудка - многочисленные палатки, разбитые на площади в преддверии Рождества торговали имбирным и пряным печеньем в форме рождественской елки, марципанами и шоколадными Вайнахтсманнами[ii], целыми яблоками в шоколаде, ну, и конечно, гордостью Баварии - сосисками разной толщины, всевозможных размеров и цветов.
- Пошли, - Наталья дожевала сосиску и потянула Максима за рукав. - Я хочу все увидеть.
Они переходили от палатки к палатке, подолгу останавливаясь у каждой. В ароматной лавке, торговавшей украшениями из сушеных фруктов, цветов, апельсиновой цедры и даже целыми сердцами, усыпанными сушеной лавандой и источавшими изысканный аромат, Наталья, на радость продавца, скупила весь богатый ассортимент, нагрузив Максима пакетами.
В сувенирной лавке, где продавались рождественские свечи, подсвечники, малюсенькие деревянные украшения на елку, множество фигурок щелкунчиков, стеклянные шары различных форм, цветов и размеров, Максим попытался образумить Наталью:
- Наташ, ну зачем нам столько всего? Куда мы это все денем? - жалобно тянул Максим, стараясь разбудить крепко заснувший Натальин здравый смысл, но тщетно.
- Давай купим, а там видно будет, - отмахнулась Наталья, всучив мужу еще кучу пакетов.
- Я сам похож на елочную игрушку, - жаловался Максим.
Наталья взглянула на него и рассмеялась - такой жалкий вид он имел - завешенный кучей пакетов и пакетиков.
- Точно, осталось звезду на макушку присобачить, - хохотала Наталья.
- Куда дальше, мадам Брошкина? - язвительно спросил Максим, выразительно глядя на гору пакетов.
Наталья поправила съехавшую на ухо шапку. Вид у нее был обескураженный.
- Ладно, ты гуляй, а я пойду, пакеты в номер закину, - сжалился он.
Наталья просияла.
- Спасибо, дорогой, - она поднялась на носочки и поцеловала Максима в щеку.
Оставшись одна, Наталья оглянулась и невольно улыбнулась - установленная возле Городской ратуши тридцатиметровая богато украшенная ель привлекла ее внимание. Она предвкушала, как сегодня, слившись с многоязычной разноголосой толпой, они с Максимом увидят чудо - 2500 свечей одновременно осветят немецкую красавицу.
Какая-то тоска по детству охватила ее - она вспомнила, как отец каждый год приносил домой большую пушистую ель. Тридцать первого декабря он снимал с антресолей коробку с новогодними игрушками, и они с мамой, бережно доставая каждую, развешивали их на елке. Больше всего Наташа любила стеклянного Чиполлино - в мелких трещинках, с местами облупившейся краской, он не висел, как все, а цеплялся на ветку с помощью прищепки.
- Мама, а почему он не как все? - спрашивала маленькая Наташа.
- Он особенный, - говорила мама, - когда я была такой же маленькой девочкой, как и ты, мы с твоей бабушкой пошли на почту, чтобы позвонить находящемуся в командировке деду. И тетя, сидевшая в стеклянной будке, подарила мне его.