Он замолчал, смерил меня презрительным взглядом и покачал головой.
— Хотя вряд ли...
ЧАСТЬ 3. 1
Спустя месяц…
Герман вот уже второй час кряду прохаживался взад-вперед по комнате, чем изрядно меня раздражал.
Я видела, что его что-то гложет, но спросить не решалась, понимая, что мои вопросы выйдут мне же боком.
Наконец, отмерив уже тысячный шаг, Герман не выдержал. Я сидела на диване, делая вид, что чем-то увлечена в телефоне. Муженек выбил телефон из моих рук и прижал меня в спинке дивана.
— Скажи мне, что ты не влюбилась! Скажи, что не напортачила, ну же!
Внутри я вся сжалась от страха. Но виду подавать было нельзя. Нельзя. Мне нельзя. Они меня убьют. Вариантов нет — или меня прикончит Воронов или люди Бруно. Не хотелось бы мне пасть от рук пусть и нелюбимого, пусть и фиктивного, но мужа. В конец концов мы с ним неплохо проводили время. Какое-то время.
Глаза Германа буравили мое лицо, ища подсказки и промаха. А я не могла себе его позволить.
Поморщившись, брезгливо стряхнула руку Германа и прикрыла глаза.
— Я же не задаю тебе вопросы про твоих проституток.
— Ты не сравнивай! — слегка успокоился муж. Ну или сделал вид, что успокоился и поверил.
— И не собиралась. Я, знаешь ли, вообще никогда никого не сравниваю. Тем более с собой.
Герман пощелкал пальцами и достал из бара початую бутылку виски. Бокал стоял тут же. на столике. Он щедро плеснул себе. Предложил мне, но я благоразумно отказалась.
— Ты стал часто выпивать... — медленно протянула я.
— Не уходи от темы, — беззлобно ответил он и плеснул еще полстакана.
Внутри вновь все сжалось. Я прекрасно понимала, что последует за тем, как он напьется. А мне меньше всего на свете хотелось ложиться с Германом в одну постель. С тех пор как я заключила сделку с Вороновым (ну как сделку, скорее он меня заставил принять его условия игры), никакой интим меня точно не интересовал. Какими бы ни были Герман, Паштет и Бруно, а становиться предателем мне совершенно не улыбалось. Могла ли я рассказать обо всем так называемым «своим»? могла бы конечно... но тогда меня точно не оставили бы в живых. Ни одна, ни другая сторона. А я жить хочу.
Мужчины между собой делят этот мир, соревнуясь у кого в штанах длиннее, а мне приходится лавировать между ними, чтобы просто остаться в живых. К черту!
С Богданом мне не раз приходилось уединяться в его квартире для отвода глаз. И пока все думали, что мы там предаемся плотским утехам и безудержному веселью, Воронов занимался своими делами, а я своими. Ну в смысле своих дел у меня как раз и не было. Я тупо пялилась в потолок, или лениво листала оставленный какой-то дамочкой женский журнал. Один и тот же каждый день.
Однажды, когда Богдан сильно напился во время одной такой ночи, его вдруг потянуло на душевные разговоры. К слову сказать я тоже немного пригубила и почувствовала, что смога наконец немного расслабиться. Правда ровно до тех пор, пока он не спросил, как же я докатилась до жизни такой.
До этого момента Воронов обычно уходил на кухню, оставляя меня саму с собой и делая вид, что меня вовсе не существует. А тут вдруг пришёл в спальню под утро сам на себя не похожий. Глаза блестят, рот кривится в довольной ухмылке.
Притащил с собой бутылку виски, потом опомнился и послал меня чего-нибудь сварганить. Сам он уже был навеселе, и я решила, что лучше бы мне быть с ним на одной волне. Так риск выжить, как мне казалось, немного выше.
Я соорудила нехитрый овощной салат, нарезала колбасу с сыром и завалявшееся одно-единственное яблоко и со всем этим добром отправилась в комнату.
— Не, на кухню неси. Там будем базарить. — Добродушно распорядился Воронов, и я послушно потопала куда послали.
— Ну, рассказывай...
Он развалился на диване, плеснул немного выпивки и замер в ожидании.
Чего только?
— Что именно ты хочешь услышать?
— Всё.
Ну всё так всё.
Начала я издалека. А точнее с Ялты. Рассказала почти все. И про отчаянных парней, захотевших воспользоваться юным телом. И про подругу Наташку, которая оказалась вовсе и не подругой. Про начальника колонии, от которого родила дочку. Про брата, который не был ни на одном заседании суда, а теперь растит мою дочку. Про Тамару, про ее нового хахаля и про встречу с Андроном. Про мост и про Германа, про Паштета и дядю Ваню-целителя, про работу на Бруно и наконец про заказ на Воронова Богдана.
На какое-то время на кухне повисла гнетущая тишина. Я смотрела куда-то в сторону, на муху, вальяжно ползающую по подоконнику. Боковым зрением видела, что Воронов смотрит на меня, что он думал в этот момент? Вряд ли испытывал жалость. Я-то не пожалела его, когда собиралась пустить по миру..., может он испытывал отвращение? Презрение? Похоже на то...