— Иди сюда... — вдруг позвал он и я обернулась на его хриплый голос.
Всмотрелась в его глаза. В них было все, что угодно, но только не ненависть и презрение.
— Иди сюда, — повторил он и притянул меня к себе.
Почувствовала, как слезы предательски покатились по лицу, и я не смогла их остановить. А вместе со слезами из меня будто выходила вся боль мира. Моего собственного мира.
2
Что такое пустота? Нет, что такое опустошение? Полное, безоговорочное,
Я сидела в ванной уже битый час и просто смотрела в одну точку на кафельной плитке. Точка была вполне реальной, ведь я сама нарисовала ее черным маркером. Чтобы было на чем фокусировать взгляд.
Герман пришел под утро, еще навеселе, но уже изрядно уставший и потрепанный. А я вместо того, чтобы встретить его хотя бы с недовольным лицом, безразлично продолжала смотреть на черную точку напротив.
— Эй, ау... ты дома? — пьяно хихикнув, крикнул Герман.
— Дома, — спокойно отозвалась я.
Я дома, если эту квартиру можно назвать моим домой. И отныне я чувствую себя кем-то другим. Не самой собой. После ночного разговора с Богданом ничто больше не имеет значение. После нашей с ним связи, последовавшей за тем разговором, ничто не имеет значения. После его ухода и записки, что я свободна — ничто не имеет значения.
Значение имеет лишь пустота внутри меня и эта маленькая черная точка. Как маленькое черное платье, которое всегда к месту.
— Ну иди встречай своего мустанга!
Пьяный смех «мужа» уже даже не раздражает. Он, как то животное... Есть оно и есть, орет и орет. Надо покормить? Брошу корм в лоток. Надо приласкать? Дежурно почешу за ушком. А будет сильно приставать, пну.
— Я устала. — Твёрдо отвечаю ему из ванной, понимая, что выйти все равно когда-нибудь придется. Впрочем, мне все равно.
— Ууу... — пьяно куражится Герман, — Тебя, наверное, твой Воронов затрахал? Кстати, ты помнишь, что осталась всего неделя... так что киса забудь про своего олуха. Скоро он будет нищ и вонюч.
Я все-таки не выдерживаю и открываю дверь.
— Вонюч-то почему?
— А в тюряге все пахнут одинаково невкусно. Впрочем, ты ж должна зна...
Договорить он не успевает. Потому что я отвешиваю ему звонкую оплеуху и это подкашивает и без того плохо стоящего на ногах Германа так, что она падает.
— Ну ты и сук-а-а... — едва шевелит губами мой «муж».
Потом резко вскакивает и пытается сбить меня с ног ударом кулака в голову. Но я уворачиваюсь.
Пьян-то он, а не я.
— Прекрати! — заламываю ему руку и шепчу в ухо, — прекрати. Я от тебя устала. Нам, кажется, пора развестись. Думаю, что Паштет узнает об этом завтра же.
Резко отпустила его руку и оттолкнула от себя, как надоевшего кота.
— А теперь я должна немного поспать. Еще только семь тридцать.
***
Но мне не спится. Через неделю все должно свершиться. Об этом знаю я, об этом знают мои работодатели, об этом знает Богдан.
Хочу ли я, чтобы всех, включая Германа и Андрона, посадили, или что того хуже пристрелили? Нет, не хочу. Хочу ли я, чтобы это сделали с Богданом? Нет, но... Хочу ли я, чтобы вышеперечисленное случилось со мной? Точно нет.
Герман давно меня достал и никаких теплых чувств к нему я не испытываю. Но и плохого желать ему не хочу. С Андроном все гораздо сложнее. Про Паштета и Бруно речи нет, на них мне глубоко плевать.
Что же мне делать? Если я сообщу Андрону, что Богдан все знает, то меня вряд ли пощадят. А если не сообщу, то старик скорее всего пострадает.
Остаётся только ждать развития событий и спасаться при любой опасности. Тревожный чемоданчик давно стоит в кладовке. У нас с Германом у обоих такие есть и про мой он в курсе. Не знает только о новом паспорте, что я ношу с собой в потайном кармане сумки. На случай если убегать придется срочно. Там же наличные, приличная сумма. По крайней мере ее должно хватить на первое время. Куда бежать я тоже давно придумала — хочется к морю, туда, где я с лёгкостью смогу не привлекать внимание. Мало ли туристов приезжает отдыхать в Сочи летом?
А эти пусть разбираются тут сами, без меня. Точно знаю, что, если бы мне вернуть мою доченьку, я была бы самой счастливой на свете. Мы уехали бы с ней тужа, где нас никто никогда не видел и не знал. Туда, где я могла бы идти с Полинкой за ручку, не боясь быть узнанной, схваченной и посаженной. Туда, где мы могли бы быть только вдвоём. Туда, где мы могли бы быть счастливы.
Но вместе с тем я прекрасно понимаю, что Полина меня даже не знает. Что я чужая ей тетка и никогда она не будет со мной счастлива.