«Викусь, ты что, забыла, меня в командировку на день сослали. Приеду поздно ночью, ” — пишет в ответ сообщение подруга. Точно, она уехала, ее не то, что в кабинете, — нет в городе. Тогда придется говорить про то, что заболела и на работу не выйду. Как же все это не вовремя, как не вовремя…
Трубку берет секретарь из главной приемной.
— Это Тихонова, — хриплю я, с ужасом понимая, что мой голос становится похожим на пропитый бас алкоголика. — Прошу оформить «мамин день», потому что очень сильно заболела.
— Больничный? — слышу, как секретарь кривит губы.
— Нет, нет, — пугаюсь. Больничного только сейчас не хватало! Нельзя давать возможностей уцепиться никому за мою несостоятельность, мне так или иначе нужно удержаться на работе. — «Мамин день». Ни разу за все время работы его не брала.
Мне кажется, я воочию вижу, как секретарь закатывает глаза. Серпентарий, что сделать. Чем человек ближе к телу главного, тем ему больше кажется, что он также наделен большой властью.
— До свидания, Тихонова.
Едва услышав в трубке гудки, немного успокаиваюсь. Ладно, все будет хорошо. Я приду в себя и решу все проблемы, которые навалились на меня одним махом. Нужно только сейчас выкарабкаться из этой страшной ямы, в которую уплывает разгоряченное сознание…
Как только голова касается подушки, как я снова оказываюсь в том самом страшном дне, когда я вышла из роддома с малышкой на руках.
Погода стояла жаркая — разгар цветущего лета. Солнце било в глаза, заигрывало с волосами, куталось в ресницах, но оно никак не могло добраться до моего сердца, где царил мрак. Я осталась одна. Муж меня бросил, и мне нужно было что-то делать, как-то выкарабкиваться из этой ситуации.
Добравшись до квартиры, я обнаружила купюры, связанные резинкой и записку: «Этого тебе хватит на первое время». Документы о разводе лежали тут же, в файле. Я перечитала их несколько раз, чтобы убедиться в том, что человек, который, казалось, был ближе всех ко мне, который заменил мне собою весь мир, банально выбрасывал меня на улицу. Ни с чем — ровно так, как я пришла в его дом. С небольшой сумкой вещей.
Не знаю, где был тогда мой разум, но я, ведомая гормональным сбоем, усталостью от бессонных ночей, резко поставила размашистую подпись под всеми бумагами, котоыре там были. Нет, я не претендую, нет, я не буду просить, нет, я не стану претендовать…
И нет, я больше никогда этого не прощу…
Денег хватило на несколько месяцев жизни в съемной квартире. А после пришлось срочно искать работу. Искать, крутиться, бегать.
И только тогда, когда я решила, что моя жизнь наладилась, судьба снова ударила наотмашь — Варенька не могла ползать. Не могла шевелить ножкой.
Слезы. Горе. Черная беспросветная тоска. Врачи, врачи, врачи…
— Мамочка, мамочка, — испуганный голосок моей крошки ворвался в сны-воспоминания. — Мама!
— Что? Что, моя красавица?
— Ты плакала во сне. Плакала, — она утерла слезы своей маленькой пухленькой ладошкой. — Не плачь.
Я прикусила обветренную губу.
— Нет, моя хорошая, тебе показалось. Я просто приболела немножко. Какие слезы? Нет никаких слез.
Дочка улыбнулась.
Я заглянула ей за спину и поняла, что наступил вечер — сумерки уже вовсю хозяйничали в комнате. Это значит, я проспала весь день. Голова все еще болела, тело немного ломило, а влажная сорочка прилипла к спине. Лицо и правда было все мокрым — и уже не понять, это было от болезненного пота или жутких воспоминаний о прошлом…
— У тебя телефон звонил.
Сглотнув, отчего-то не ожидая ничего хорошего, я разблокировала экран. Два пропущенных от Иринки, и одно сообщение с незнакомого номера.
Медленно, будто приближаясь к логову ядовитой змеи, я нажала на конвертик.
«Ты уволена, Вика, этим днем».