5.
Длинная рука Москвы.
Я покинул Прагу с грустным предчувствием, что больше никогда её не увижу. Это ощущение поселилось во мне совершенно бессознательно. Я и предполагать не мог, что очень скоро произойдут страшные события. Наоборот, располагая временем по дороге в Англию, я набросал путевые заметки, где оказалось мало места для пессимизма. Я встретился с большим количеством людей разных слоёв населения, в одинаковой мере люди надеялись на лучшее и опасались будущего, но в одном все противники коммунистов соглашались: ситуация в стране заметно улучшалась.
Буржуазия не испытывала страха. Буржуазные газеты не подвергались цензуре и свободно ругали коммунистов. В народе гуляли антикоммунистические шутки. Много было разговоров о мадам Готвальд, жене Премьер-министра, которая не могла унять свою страсть к шикарным нарядам, изысканным блюдам и хорошему вину. Во время моего визита она «отличилась» дважды. В первом случае, посетив картинную галерею, где её сопровождал и давал пояснения молодой чешский художник, мадам Готвальд посчитала его автором всех полотен. Вернувшись домой, она заявила друзьям: «Сегодня я познакомилась с милым молодым художником по фамилии Рембрандт!». Вторая история связана с её вечеринками, где коньяк подавали в огромных бокалах. В тот раз были приглашены высокопоставленные гости, и мадам Готвальд была вынуждена шёпотом остановить дворецкого, уже приготовившегося наполнить её бокал коньяком: «Сегодня не наливай до краёв. У нас иностранные дипломаты!».
Ян Масарик уверял меня, что эти истории, скорее всего, были выдуманы. Но они давали хорошее представление о «Первой леди». Однако самого Готвальда уважали и считали надёжным. Меня же больше всего озадачила уверенность обоих, Бенеша и Яна Масарика, и многих других, что чехи не захотят строить коммунизм, и что чехословацкие коммунисты не такие как коммунисты других стран.
В целом, ситуацию хорошо прокомментировал Отец Riquet, известный французский проповедник Собора Парижской Богоматери, посетивший Прагу примерно в то же время. По возвращению в Париж он дал интервью журналистам:
- Как чехи относятся к режиму?
- Как обычно, когда дела идут плохо: появляются и пессимисты, и оптимисты.
- Вы их можете отличить друг от друга?
- Да, это очень просто. Пессимисты изучают русский язык, а оптимисты – английский.
Что касается лично меня, я целиком разделял точку зрения Британского и Американского послов, считавших, что хотя в то время и происходило какое-то улучшение, но будущее во много зависело от состояния Президента Бенеша. По их убеждению, только Бенеш мог достойно провести Чехословакию через все испытания. Мне пришлось лично встречаться с Бенешем. Как всегда, он работал, не щадя себя. Тем не менее, Бенеш по-прежнему полон решимости и энергии. Я был за него спокоен.
На самом деле, меня больше беспокоило состояние Яна Масарика. В то время в политическом плане он не терял надежды. Ян опасался русских и не доверял им. Американцы его раздражали, хотя он сам был наполовину американцем и, следовательно, хорошо их понимал. Они очень назойливо навязывали свою помощь, но делали при этом много промахов. Ян всё-таки верил, что Чехословакия уверенно вставала на ноги, и коммунисты, теряя популярность в народе, проиграют следующие выборы. Он говорил мне, что мог без трудя справиться с ними, и я это неоднократно видел сам.
Яна Масарика очень любил народ. В моём присутствии он сказал Бенешу: «Вы самый популярный человек в стране. Я – на втором месте, а Давид (в то время Спикер парламента), не Готвальд, третий». Однако Ян считал и даже доверился мне без тени самолюбования, что именно он занимал первое место в сердце народа. Я убеждён, что это было правдой.
Хотя он и не принадлежал ни к одной политической партии, его главной политической слабостью было неумение сказать «нет». Как никто другой, Ян раздавал много обещаний. Он старался изо всех сил выполнять данные обещания, и простые люди, обращавшиеся к нему, никогда не уходили с пустыми руками. Тем не менее, ему не хватало дня, чтобы помочь всем. Уже с восьми часов утра в его спальне начинал непрерывно звонить телефон. Иногда телефонные разговоры занимали столько времени, что он до полудня даже не мог одеться. Затем наступала длинная череда встреч и заседаний, занимавших весь оставшийся день и половину ночи.