— Ты повеселеешь, если я скажу, сколько мне лет?
Я кивнул, всхлипывая.
— Тринадцать. Почти.
Я снова кивнул, но кратеры продолжали появляться.
— Что еще ты хочешь узнать? У меня есть сводный брат.
Я поинтересовался, когда и как именно их свели вместе, но в ответ она лишь взглянула на меня, сильно нахмурившись. Подобное случалось постоянно. Поскольку я был не совсем такой, как все, люди думали, что я шучу или смеюсь над ними. В конце концов я перестал так делать. Ришар объяснил мне, что я плохо выбираю момент. Он даже попытался меня научить, но не добился результата и уехал.
Вивиан рассмеялась, я тоже (но плакать не перестал); мне полегчало — так бывало летом, в сильную грозу, когда вся пыль стиралась с машин, и я выходил под дождь, позволяя ему помыть меня, пока мать не начинала кричать, чтобы я возвращался, иначе подхвачу смерть. Смех Вивиан точно так же омыл меня, и между нами остался лишь чистый прозрачный воздух.
Вдруг она предложила:
— Хочешь, я сделаю тебе подарок на день рождения?
Я чуть не подпрыгнул.
— А сегодня мой день рождения?
Вивиан снова засмеялась:
— Я не знаю. Когда он?
— Двадцать шестого августа, это я знаю точно.
— Тогда нет.
Я немного расстроился.
— А до него еще долго?
— Чуть больше двух месяцев, — ответила Вивиан, даже не посчитав.
О важных днях я не забывал: например, когда по телевизору показывают «Зорро» (так я узнавал, что сегодня четверг), или о Рождестве, о банном дне, о Дне Всех Святых. Понятия не имею, почему он важен, но бабушка надевала еще больше черного, чем раньше, и ходила грустная весь день. Но самым главным из всех — королем важных дат — был мой день рождения, двадцать шестое августа. Я жил от одного двадцать шестого августа до другого, готовясь заранее, тем более что мама каждый год добавляла на торт по свечке, и совсем скоро их будет достаточно, чтобы вышло красиво. Перед тем как их задуть, я жмурился, отчего казалось, будто огоньков в два раза больше, а я — в два раза старше. В итоге их всегда вместо меня задувал отец со словами, что нужно уже разрезать этот чертов торт, пока его полностью не залило воском.
Правда, я не знал ничего вкуснее, чем шоколад с растаявшей свечой — вкус дня рождения. Нормальный шоколад можно круглый год есть. Отец этого так и не понял. Я пытался объяснить однажды, двадцать шестого августа, когда мы работали в мастерской. Он сказал, чтобы я перестал разглагольствовать, словно поэт, и передал ему ключ на двенадцать. Я передал ему ключ на восемь.
Я поднял голову и закрыл глаза, тихонько произнося «два месяца, два месяца» и пытаясь понять, это скоро или нет. Вивиан нежно взяла меня за подбородок.
— Не нужно дожидаться твоего дня рождения. Ты можешь получить подарок прямо сейчас. Хочешь?
— Да.
— Да, Ваше Величество.
— Да, Ваше Величество.
— Тогда иди за мной.
Она полезла по камням, а я — следом и, только почти добравшись до крыши, взял ее за руку. Точнее, чуть не взял ее за руку, потому что в последний момент вспомнил: мне запрещено к ней прикасаться. Но Вивиан все равно вздрогнула — от одного только моего помысла, однако не превратилась в дрожащую лисичку, как в тот раз, когда я напугал ее. Я спросил:
— Обещаешь, что никогда не уйдешь?
— А ты обещаешь, что больше никогда не будешь плакать?
— Обещаю.
Вивиан задумалась, а я улыбнулся, потому что ее глаза сказали «да» раньше губ.
— Тогда я тоже обещаю.
С того дня я больше не плакал, сам не знаю почему и даже как. Но я сдержал обещание.
А вот Вивиан солгала.
Тем не менее она подарила мне самый прекрасный подарок на день рождения.
Мы шли долго, даже перебрались через холмик. Я спросил, куда мы идем, но Вивиан ответила лишь: «Сам увидишь». Когда овчарня с дырой в крыше исчезла, она потребовала, чтобы я закрыл глаза.
— И не подглядывай. Это приказ.
Мне бы и в голову не пришло жульничать, сам не знаю, почему она этого не поняла. Я нажал ладонями на веки и вдруг почувствовал на талии руки Вивиан: ее на первый взгляд хрупкие, словно бабочки, руки оказались сильными и закружили меня, как юлу. Вивиан сказала, что можно открыть глаза, и я послушался, но все вокруг продолжало чуть-чуть вертеться. Стоя на раскачивающемся плато, я не понимал, где нахожусь.
Мы снова пошли вперед. Казалось, Вивиан точно знала, куда идет, и это успокаивало. Поговаривали, будто в горных лесах водятся волки, и я не хотел потеряться и стать для них ужином. Потеплело, я слышал землю: она хрустела, раскрывалась и звала дождь, который совершенно не спешил. Лето едва началось, а почва под ногами уже молила о воде.