Я глотнул ночи что было сил: горький запах церкви, грифельной доски и чабера. Я не умер в глубине долины. Тропинка никуда не делась и по-прежнему была на месте, твердая и белая под ладонями. Я всего лишь оцарапал щеку о скалу. Но вот ружья рядом не оказалось. Наверное, я его бросил и оно сгинуло в бездне.
Я оперся спиной о склон и перевел дыхание. Наверное, там, наверху, все крепко посмеются, когда узнают, что я хотел сражаться на войне. Спросят меня: «Ну и где твое снаряжение?» — и придется сказать правду: я забыл рюкзак с военными вещами, оружие потерял, а потом, когда это понял, со мной случилась паническая атака. Кроме того, дома меня ждет столько оплеух, что придется заработать в два раза больше медалей — только так отец забудет о ружье.
Все вдруг показалось мне слишком сложным. Я зажмурился. На заправку возвращаться нельзя — это точно. Если поверну обратно, меня увезут, особенно когда поймут, что я ушел ночью и дома больше нет двадцать второго калибра. Придется продолжать путь. Я, конечно, раздобуду где-нибудь еду, и черт с ним, с тем сэндвичем с паштетом, который я положил на дно рюкзака.
Я встал и немного выждал, прежде чем идти дальше. Я не знал, сколько времени, но все еще стояла ночь — это точно. Плато оказалось таким же, как и в моих воспоминаниях, только без травы. Со всех сторон смотрели горы, а между ними — те самые поля, огромные, словно океан. Мне нравилось это место, потому что я люблю вещи, которые не меняются, — хотя, наверное, блестящие штучки мне нравятся чуть больше. Я пошел прямо вперед, на запах скошенного сена.
Наконец наступил рассвет, и я повернулся к нему лицом. Он был похож на красную воду, поднимавшуюся над горизонтом и стекавшую по одной стороне плато, куда я вот-вот упаду — о чем я, конечно, еще не знал.
Вдруг красный свет стал белым, плато заблестело и превратилось в самое прекрасное место в мире. Огромный валун возвышался над полями, я сел на землю и прислонился к нему, чтобы поспать. Закрывая глаза, я заметил расплывчатый эспарцет с большим пурпурным цветком. Покрытый росой скарабей карабкался вдоль стебля к солнцу.
Животные приветствуют тебя, Божественное Дитя!
Меня разбудило солнце, нажав прямо на веки раскаленными добела пальцами. Я загородился рукой, пытаясь еще поспать. Вокруг царило такое спокойствие, слышно было только растущий из земли воздух, но посреди всей этой тишины проглядывало что-то еще — выточенная ветром скульптура, и я в конце концов открыл глаза.
Сидя на валуне, она смотрела на меня, обняв колени и уткнувшись в них подбородком. Я подскочил, она тоже. Мы пялились друг на друга и не знали, что делать.
— Я думала, ты умер, — в конце концов сказала она.
Ее странный хриплый голос — голос взрослой женщины — никак не вязался с девчачьим телом. Она была такой худенькой, что казалось, ее могло унести порывом ветра — никто и не заметит. Прядь коротких светлых волос падала на лоб, что делало ее похожей на мальчика. Но больше всего меня поразили ее глаза. И я не преувеличиваю, когда говорю «поразили»: я действительно почувствовал удар, потому что в них сверкала ярость, а я ведь ничего не сделал.
Я ответил, что нет, я не умер. Я хотел, чтобы она оставила меня в покое, я в первый раз спал вдалеке от родителей, и нужно было обдумать, каково оно — уверен, это важно. Но она не оставила меня в покое, а посмотрела, нахмурившись, только не так удивленно, как обычно смотрят люди, с которыми я разговариваю впервые. Эта реакция взбесила меня, потому что я никогда раньше с ней не встречался и не люблю ничего нового.
Тогда она назвала свое имя, хотя я не спрашивал. Вивиан. Когда я захотел представиться, она и слова вставить не дала:
— Лицо не болит?
Я прикоснулся к щеке: место, которое я оцарапал о скалу, затвердело, обшарпалось, и там чуть-чуть щипало. Я заворчал. Затем Вивиан показала на куртку — мою красивую желтую куртку с красной надписью на спине:
— Шелл, забавное имя.
И тут она развеселилась. Ее смех звенел свежо и приятно. Но нет, меня звали не Шелл.
— Шелл — это марка бензина, — ответил я.
Но ей было плевать, ей нравилось имя Шелл, любое другое мне бы не подошло, звучало бы некрасиво. Теперь я уже не понимал, как назвать мое настоящее имя.
— Сама ты некрасивая, — сказал я вместо того, чтобы представиться.
В тот момент лучшего ответа у меня не нашлось, и, если честно, этот получился самым подходящим. Настолько остроумным, что Вивиан стиснула зубы и слезла с валуна. Я решил, что она набросится на меня. Конечно, я сильный, но она действительно разозлилась. Я не был уверен в победе. Когда она заговорила, ее голос звучал как ветер.