Во вторых, уже в местном аэропорту ее всерьез напугала одна мысль: а что теперь будет с ней, с Федором? Вольно или невольно, но она участвовала в "куршевельской разборке". А у Миллермана — она знала это наверняка — есть друзья из числа "крутых" кавказцев. Ну не друзья, а, скажем так, "клиенты"…
В третьих, испугавшись этой собственной мысли, Федор резко передумала лететь в Париж, где ее, вполне вероятно, могли ожидать крупные неприятности, а возможно, даже "предъява" за того чечена, которого она толкнула ногой, когда тот, обливаясь кровью, схватился за горло или за грудь… Она не знала, как ей теперь быть. Ну и решила в конце концов обратиться к Андрею, у которого наверняка есть какие то связи и возможности, потому что одной ей в этом деле не "отмазаться"…
В четвертых, когда она окончательно склонилась к мнению, что без помощи Андрея и его друга Жоржа ей никак не обойтись, Федор, гуляя по антибским улочкам, приняла решение идти к "Мэридину", где ее уже знают портье, и затем постучаться в "сьют", где, как она предполагала, должен сейчас находиться Андрей.
И, наконец, в пятых: когда она шла к отелю — это было минут тридцать, максимум сорок назад, — то едва не столкнулась нос к носу с двумя чеченами. Да да, с теми самыми, "куршевельскими"!.. Которые стояли возле темного джипа, припаркованного на соседней с отелем улице. Откуда, кстати, вполне нормально просматривается паркинг перед отелем "Мэридин".
Задав девушке еще пару тройку наводящих вопросов, Бушмин поинтересовался:
— Где ты здесь остановилась, Федор? Или так и бродишь по улицам и набережным вторые сутки подряд?
— Нет нет… Я сняла номер в небольшой трехзвездочной гостинице.
Узнав ее координаты, Андрей сказал:
— Топай, Федор, обратно в свой отель! Никому больше не звони и ни с кем не разговаривай! Сиди пока в номере и не высовывай оттуда носа! Мобилу отключи… Нет, выброси ее вообще на фиг! Точнее, дай ка мне сотовый, я сам по дороге куда нибудь его определю! Я завтра или же, в крайнем случае, послезавтра пришлю за тобой человека. И ты, если не хочешь неприятностей, детка, будешь слушаться его, как своего родного папу!
— Ну, где же они? — подал реплику с заднего сиденья Голубев, который в последние минуты заметно нервничал. — Пора бы им уже отзвониться, а еще лучше, нарисоваться здесь!
— Нэ э переживай, Вадим, — лениво процедил сидящий в кресле пассажира Султыбеков. — Сложный разговор, наверное, у них там, да? Такие вот дэла нэ е делаются быстро… Главное, чтобы все па алучилось, как нада…
Он посмотрел на своего крепыша водилу, у которого лицо в двух местах было заклеено пластырем.
— Ваха, не грусти, брат… — сказал он, перейдя на чеченский. — Я знаю, что ты переживаешь из за того, что не можешь сам перерезать горло тому русскому… Так вот, брат: пусть эти свиньи сами друг другу глотки режут… Какая разница, чьими руками Всемогущий вершит свое правосудие?
— Инш алла…
Голубев беспокойно заворочался за заднем сиденье джипа.
— Что, Вадим? — обернулся к нему Султыбеков, который, впрочем, еще года три назад носил совсем другую фамилию (пришлось слегка сменить личину, включая почти легальный процесс получения общегражданского и загранпаспортов, оформленных на его новую фамилию). — Да расслабься, брат, расслабься… Все под ка антролем, все у нас па алучится!
— А если Жорж не захочет расстаться со своим перстнем, который ему перепродал?
Голубев, скорее по привычке, нежели по необходимости, не стал называть вслух имя оч чень крупного деятеля из правительства, от которого, как ему было доподлинно известно, что перстень с рубином перешел к молодому, но прыткому, надо сказать, банкиру (правда, детали самой сделки Вадиму Анатольевичу в точности известны не были). Он предполагал, что Жорж, за которым стоят какие то неизвестные ему лица, ведет нынче какую то собственную игру. И ругал себя последними словами за то, что не сумел разглядеть в нем ранее молодого, но опасного, зубастого волка.
— Захочет, — убежденно сказал Султыбеков. — Не за хочэ ет, за аставим!
— Или укра адем! — сказал чуток оживившийся Ваха.
— Да, хорошо сказано, — усмехнулся в темноте Султыбеков. — Как гласит народная пословица, "кто украл яйцо, тот украдет и курицу…"
— Пойдем те, что ли, на воздух?! — сказал заметно нервничающий Голубев. — Заколебался я уже сидеть в машине.
На тихой антибской улочке, шагах всего в сорока от перекрестка, с которого, повернув, можно было въехать на паркинг перед отелем "Мэридин", в ночной тишине раздалась серия приглушенных хлопков.