— Я могу закурить? — спросил Андрей. — Последнюю сигарету, на дорожку!
— Валяй! — разрешил Лещенко. — Кстати, ты особо не торопись на тот свет… Сначала ответь на мои вопросы… Ну а потом я уже решу, что мне с тобой делать.
Андрей выковырял из пачки "мальборину", щелкнул "Ронсоном", прикуривая, потом положил зажигалку обратно на стол.
— В салоне моей яхты, между прочим, я никому не разрешаю курить, — нервно сказал Борткевич. — А а а… да делайте вы, что хотите, только меня не трогайте!
— Игорь Леонидович, давайте ка сюда перстень! — склонившись над нефтяником, приказным тоном сказал Лещенко. — Вот только не вздумайте меня огорчать! Если вы забыли его взять с собой, то пеняйте на себя: просверлим дыру в голове и выбросим за борт, на корм местным рыбам!
Борткевич инстинктивно потянулся рукой к горлу, но гэбист опередил его: сгреб нефтяника сзади за шиворот, оттянул верх водолазки, нащупал пальцами витую золотую цепочку и рывком, ломая застежку крепления, сдернул цепь, на которой вместо креста или же какого нибудь амулета "оберега" была подвешена массивная золотая печатка, с вензелями "И" и "Б", украшенная семикаратным ограненным камушком довольно редкого нежно розового цвета.
— Мирон, держи их на мушке! — сказал Лещенко, вытаскивая из внутреннего кармана лупу и смещаясь к хорошо освещенной компактной стойке бара. — Так… так… вензеля… камушек… клеймо мастера… выглядит как оригинал.
— А это и есть оригинал, — пробормотал сильно напуганный таким развитием события Борткевич.
Андрей, скосив глаза на своего партнера Захаржевского, увидел, как тот, в свою очередь глядя на него, на секунду или две прикрыл веки.
"Вот и все, — подумал Андрей про себя. — Один перстень контролирует сам Жорж, другой, старший во всей "коллекции", находится в распоряжении господина Серебрянского, который, в свою очередь, находится под контролем, третий, собственность Борткевича, — вот он, в ладони гэбиста Лещенко, у которого, в свою очередь, тоже имеются в наличии уже как минимум два "изделия". Теперь, по крайней мере, картинка более или менее прояснилась…"
— Лещенко, а где ваш приятель? — поинтересовался Андрей, не обращая, казалось, никакого внимания на ствол, удлиненный глушителем, из которого сегодня были уже убиты как минимум двое человек, а именно охранники Борткевича. — Я имею в виду Голубева, которому вы, как я подозреваю, помогли в деле организации его фиктивного похищения?
— Ты уже, вижу, и сам допер? — кривя уголки рта, сказал Лещенко (одновременно с этим он вложил перстень, изъятый у Борткевича, в мешочек из темно синей замши, затянул его особым манером и спрятал куда то за пояс). — Если бы не это мудачье, эти гребаные бизнеры, Борткевич, Липкин и прочая "гоп компания", едва не порушившие все наши планы, то все бы у нас прошло как по нотам! Кстати, господа Захаржевский и Бушмин, на "вандомскую коллекцию" объявился оч чень сер рьезный покупатель! Вернее сказать, на тот комплект документов и на портфель ценных бумаг, которые подсобрало, подгребло под себя известное вам "Братство трубы"… Вас, Георгий Александрович, мы намеревались даже подключить — согласен, против вашей воли — к осуществлению нашей собственной схемы. Но тут некстати подсуетился ваш друг Бушмин и — признаюсь — сорвал наши замыслы, едва не отправив вас в Грозном на тот свет.
— Лещенко, сколько вам пообещали, вам и господину Голубеву, люди из компании "Сауди Арамко"? — повернув к нему голову, спросил банкир. — Интересно знать, каков ваш гонорар в этом деле?
— Теперь мне ясно, почему у нас под ногами все время путались чечены, — подал реплику Бушмин. — У них ведь сохраняются тесные связи с арабскими спонсорами. А вы, Лещенко, значит, работали не на контору, вернее, не на тех выходцев с Лубянки, которые внедрились в службы безопасности ряда нефтяных компаний. Вы изначально, сговорившись, очевидно, с Голубевым, смотрели в сторону нефтяных шейхов и королей, для которых Россия — первейший конкурент на мировом рынке.
— Шлепнуть его, командир? — вновь спросил Миронов.
— Обожди… — Сказав это, Лещенко посмотрел на банкира. — Вы сделали ошибку, Георгий.
— Какую? — поинтересовался тот.
— Ошиблись с выбором "крыши", разве не понятно? Надо было идти под нашу, "спецотдельскую", а не под "гэрэушную", — он кивнул на Бушмина. — Как видите, ваша "крыша" сейчас имеет бледный вид.
— Вы ошибаетесь, Лещенко, — сказал молодой банкир, демонстрирующий в эти полные напряжения минуты поразительную выдержку. — У меня отнюдь не "гэрэушное" прикрытие. Моя "крыша" — Кремль…
— Ну?! — после паузы сказал Лещенко, на которого прозвучавшая только что фраза не произвела, кажется, особого впечатления. — Сколько вам дали для торга, господа Захаржевский и Бушмин? Игорь Леонидович, у вас здесь есть портативный терминал, чтобы можно было переводить бабки со счета на счет?
— Да, — нехотя сказал Борткевич, — все необходимое, включая спутниковый терминал, имеется здесь в наличии.
— Но сейчас ведь ночь? — слабо усмехнулся банкир. — Все банки ночью закрыты.
— Не вздумайте парить мне мозги, — сразу же ощерил зубы Лещенко. — Я просто таки уверен, Захаржевский, что вы, во первых, упакованы по самое некуда. Что вам стоит перевести на наши счета пару тройку сотен миллионов долларов? А во вторых, в банках Каймановых островов и в офшорной зоне острова Науру, где обычно на счетах в таких случаях хранится безнал, сейчас как раз рабочий день.
— Мне прямо сейчас заняться этим? — выкладывая на стол уже расстегнутый портфель, спросил Захаржевский. — А соответствующую расписку, господин Лещенко, вы мне оставите? Я ведь, по существу, просто бухгалтер. И я обязан буду покрыть недостачу из своего кармана или же предоставить какие нибудь оправдательные документы…
— Вот что, банкир! — сказал Лещенко, переводя взгляд то на Захаржевского, то на сидящего рядом с ним Бушмина. — Бабки мы из тебя выбьем, пусть даже с мозгами! Тут ты не сомневайся! Но меня сейчас интересует ваш перстенек, тот, что с рубином! Печатка у тебя или у твоего приятеля?
— Эта вещица, — скупо улыбнувшись, сказал Бушмин, — хранится в надежном месте.
— Где именно?
— Там, откуда ты ее не сможешь взять, Лещенко.
— Полминуты на то, чтобы ты раскололся, — Гэбист посмотрел на часы, засекая время. — Для начала я велю прострелить тебе — по очереди — конечности, потом — пах, ну а если не расколешься…
На лице Бушмина появилась странная усмешка, а смотрел он теперь не на Лещенко и даже не в черный зрак пистолета с глушителем, а куда то чуть в сторону — в сторону выхода и кормового трапа, откуда недавно в салон прошли эти двое порядком отмороженных товарищей.
— Кто смерти не боится, — произнес он вслух любимую поговорку своего старинного приятеля Мокрушина, — того и пуля сторонится!
В салоне — наискосок от выхода — прозвучали тугие хлопки: "тах х! тах х!.. та тах х!!"
Миронов, успевший было развернуться всем корпусом к выходу, с пробитой двумя пулями грудью и дырой в правой глазнице, так и не выронив пистолет, завалился назад, в пространство между столом и компактной стойкой бара…
Борткевич с ужасом уставился на нового визитера, пожаловавшего без спроса хозяина на его яхту: это был странный субъект, одетый в новый гидрокостюм черного цвета, с отброшенным на лопатки капюшоном наголовником, перепоясанный какой то сбруей; на поясе у него были закреплены тесак в ножнах, специальной, водонепроницаемой конструкции кобура и чехол с "плеером", проводок от которого тянулся к миниатюрному динамику, вставленному в ушную раковину…
На него же, на этого невесть откуда появившегося здесь аквалангиста, хотя правильнее было бы сказать "боевого пловца", уставился гэбист, причем глаза его, кажется, готовы были вот вот вылезти из орбит.