— Вот так... — передохнув, сказал Филимонов, еще не зная, с чего начать разговор.
— По голосу я тебя узнал, но ты вроде сдаешь, комиссар, — заметил Алексей, вглядываясь в седеющие виски товарища.
— Трудно тебя найти, — продолжал Борис Филимонов, — спрятался в такой халупе, снегом заровняло. Как здоровье? Как ноги?
— Хожу, комиссар, хожу! И не хочу сдаваться, как некоторые.
— Ну-ну, комдив, вижу, списывать меня собрался, — поняв намек, ответил Борис Филимонов с явной обидой в голосе. — Я еще собираюсь лет на двадцать продлить свой трудовой стаж и в пятидесятилетие Сталинградской битвы постоять рядом с тобой на той круче, где твои ребята фрицев держали, кажется, целую неделю.
— Восемь суток, — уточнил Алексей.
— Между прочим, — продолжал Филимонов, — недавно там побывали бывший адъютант Паулюса Адам и еще какой-то бывший генерал. Они осмотрели тракторный завод, затем вышли на кручу. Адам сказал, что на этом участке было много русских войск, упорное сопротивление которых сорвало планы Паулюса удержаться здесь до весны.
— Не только это, — задумчиво заметил Алексей.
— Не только, но не будем играть в прятки... И далее Адам сказал, что они собирались тут строить зимние квартиры...
— Вот как! — Алексей улыбнулся. — Но мы знали об этих планах еще тогда.
— Откуда? Не преувеличивай!
— Знали, — подтвердил Алексей, — знали, чувствовали все пятьдесят семь бойцов. Жаль, что там с нами не было тогда пятьдесят восьмого — тебя. На площади Дзержинского тебя шандарахнуло. Ох, как не хватало тебя, когда мы вышли на кручу! Не хватало комиссара. Понимаешь? С тобой дышалось бы легче.
— Спасибо! Но почему ты утверждаешь, что все бойцы знали то, чего не могли знать?
Алексей встал, прошелся по скрипучим половицам.
— А как ты думаешь, комиссар, — сказал он, глядя в окно, — почему там каждый дрался за двоих, за троих? А Смородин, например, или Пивоваров, которого мы называли парторгом? Он за целый взвод действовал. У него был станковый пулемет, рядом автомат, под ногами мешок гранат, чуть подальше, справа, — бронебойка, слева — ручной пулемет.
Грудь у него была пробита насквозь пулей, а он и не думал оставлять свой рубеж. Все у него было в ходу. И бил он без промаха... Поэтому немцы так и считали. Если один выдает им огонь за целый взвод да еще ночные вылазки с гранатами в тыл — вот тебе и получается чуть ли не целая дивизия.
— Кто же уцелел из пятидесяти семи? — помолчав, спросил Борис Филимонов.
— Когда меня стукнуло, на круче оставалось шестеро, — ответил Алексей. — Хотелось бы повстречаться хоть с одним из них, но не знаю как.
— Вот за этим я и пришел к тебе, товарищ комдив.
— Что ты предлагаешь?
— Долго ли собираешься тут сидеть? — вопросом на вопрос ответил Филимонов.
Алексей тяжело вздохнул, присел к столу и ответил шутя:
— Как видишь, снова сажусь.
Потом, помолчав, объяснил, что после окончания института поступил на «Мосфильм», работал режиссером, принимал участие в постановке фильма «Сорок первый», затем уезжал в Киргизию, где ставил фильмы. «Мы из Семиречья», «Девушка с Тянь-Шаня». Затем был переведен в Казахстан. Недавно вернулся в Москву и ждет предложения от руководителей студии — какой фильм ставить, попутно работает над повестью о юном герое Ване Федорове.
— Понятно, — сказал Филимонов. — Я не хочу ломать твои планы, но давай подумаем: приближается двадцатилетие Победы, не пора ли встретиться с теми, кто прошел с тобой по трудным дорогам войны?
— И с тобой? — сказал Алексей.
Хотя имя комиссара дивизиона почти нигде — ни в казармах, ни в сводках — не упоминалось и очень редко его видели возле командира (он проводил свое время с солдатами, в орудийных расчетах, забывая порой, где командные пункты), но боевые успехи дивизиона, дерзкие и решительные удары были немыслимы без него. В том-то, вероятно, вся суть успеха политработы в минувшей войне. В отличие от комиссаров времен гражданской войны, от которых требовалось направлять и контролировать действия командира от имени партии, политработники Великой Отечественной войны центр своего внимания перенесли на проведение воли командира в жизнь, готовили души людей к решительным действиям и тем самым создавали почву для самых разумных решений.
— Я уже со многими установил переписку, — сказал Борис. — Кстати, в Хомутовке, Юдовке, Березах и в других селах Курской области часто вспоминают тебя, называют «комдивом бессмертных».
— Что же ты предлагаешь, комиссар?
На стекле окна холодный ветер настрогал узорчатые бельма. Заледенел подоконник. В комнате похолодало так, что трудно было установить, где теплее — на улице или здесь, но собеседники не чувствовали холода. Вся длинная январская ночь показалась им короче майской.