— То было начало сражения за город, — уточнил я.
Тимофей приблизился ко мне плечом. Заинтересовалась ходом разговора и Зинаида. Она, забыв свои кухонные дела, вышла к нам, приникла спиной к перегородке и впилась глазами в лицо хозяина.
3
Трагические дни Сталинграда... Какой след оставили они в памяти Митрофана, я не знаю, но, пока он собирался что-то сказать, поглядывая на потолок — как-никак перед ним живой свидетель тех событий, — моя память вернула меня в те дни и с удивительной четкостью — уже в который раз! — проявила в моем сознании картины виденного и пережитого там.
...В ночь на 23 августа 1942 года пойма Дона наполнилась гулом автомашин и танков. В дубравах между хуторами Вертячий и Песковатка поселился удушливый смрад выхлопных газов и моторной копоти. Жухла зелень, мертвела листва дубов. Желуди падали на башни танков и каски гренадеров 14‑го механизированного корпуса вермахта. Танки и мотопехота переправились сюда, на восточный берег Дона, из района станицы Трехостровская с такой быстротой, что казалось, им помогла какая-то неведомая сила. Без остановок, в три потока, забивая до отказа дубравы левобережья.
С рассветом косяк танков под прикрытием авиации воздушного корпуса Рихтгофена выполз из дубрав, подобно огромному утюгу, огнем и гусеницами смял оборону 87‑й дивизии сибиряков, устремился к северным окраинам Сталинграда. Мне и разведчику из штаба 62‑й армии Михаилу Герману, рожденному в Кулундинской степи, в немецкой деревне Клигенталь, удалось увернуться от мялки под гусеницами гитлеровских танков. Мы «маневрировали» по холмистой степи на немецком мотоцикле с коляской и к полудню успели вернуться на высоту Садовая, что господствует над южной частью города. Здесь размещался командный пункт армии. К этому часу вражеские танки были уже в четырех километрах от тракторного завода, угрожая захватить Латашинку, Ерзовку, Рынок. Войска Сталинградского фронта оказались разрезанными на две части восьмикилометровым коридором прорыва, по которому устремились к Волге подвижные части армии Паулюса.
Не успел я отдышаться, как мне было приказано сопровождать до переправы политотдельскую полуторку с партийными документами. Через полчаса я уже петлял по улицам города.
Было воскресенье, солнечное, жаркое. На улицах и площадях шло военное обучение подразделений корпуса народного ополчения. В каждом квартале несли службу бойцы местной противовоздушной обороны. В касках, с противогазами, они стояли на крышах домов, цехов предприятий. Оружием им служили лопаты, крючья, бочки с водой и ящики с песком. Продолжалось строительство оборонительных сооружений силами маршевых рот, не успевших получить оружие.
Пробиться с ходу на переправу не удалось: тысячи машин и повозок с людьми и скарбом запрудили подступы к паромным причалам до отказа, негде руку просунуть. Пришлось поставить полуторку во дворе обкома партии.
Здесь уже было известно, что фашисты танковым тараном прорвали наш фронт и сейчас выходят в район тракторного; обком принимает меры: подняты по тревоге истребительные батальоны, части народного ополчения, идут к тракторному катера Волжской военной флотилии... На тракторном заправляют боеприпасами танки, пригодные к боевым действиям...
Я поднялся на второй этаж обкома в сектор учета партийных документов. В кабинете пусто. Встретил в коридоре дежурного по этажу. И вдруг стало мрачно. Воздух наполнился тягучим и вязким гудением, будто в уши заливалась кипящая смола. По стенам заметались бордового цвета блики. Стекла в окнах зазвенели, как тонкие струны. Тишину прорезал сигнал сирены. Воздушная тревога. Кинулись в приемную первого секретаря. Через открытое окно я взглянул на небо. Взглянул и не поверил своим глазам. Неба не было. Оно куда-то исчезло, оставив рваные клочья своей голубизны лишь на кайме горизонта. Сморщенное солнце уменьшилось и, завернувшись в обрывки облаков, покатилось с полуденного зенита обратно к восточному горизонту...
Армады бомбардировщиков шли медленно, тяжело, неотвратимо. Всплывающие перед ними аэростаты воздушного заграждения моментально воспламенялись. Густая россыпь белесых точек зенитного огня таяла, как хлопья снега перед костром. Черные кресты. Они надвигались на город с разных сторон.
Вспомнив о полуторке с партийными документами, я выскочил на улицу. Гоню машину обратно на Садовую. Успеваю подняться лишь на склоны Дар-горы. Дальше — стоп! — дорога перекрыта зенитчиками.