— Что, сынок?
— А мышки большие бывают?
— Бывают. Спи.
— И большие тоже добрые?
— Тоже. Почему ты не спишь, уже полночь!
— Там, за потолком, большие ходят.
— На чердаке?
— Прямо как человеки.
— Никто там не ходит. Спи...
Мария Петровна, поплотнее накрыв голову сына одеялом, прислушалась. Да, на чердаке действительно кто-то ходит. Но почему же никто не постучал в дверь, а прямо на чердак забрался? Крыльцо без ступенек, и, видно, подумали — дом пустой.
Через час она вышла в сени, присмотрелась. Перед крыльцом, на том месте, где когда-то были ступеньки, белели снарядные ящики, из-за угла над снежным сугробом чернел хобот орудия. С чердака доносился приглушенный говор:
— Товарищ комдив, с бензином плохо, в баках сухо. Бензовозка сюда не пройдет, дорога пристреляна.
— Знаю, — ответил сипловатый голос. — Прикажи разведчикам собрать в деревне вожжи.
— Зачем?
— Если ты не понимаешь, то разведчики сообразят. По снегу канистры с бензином волоком. Ясно?
— Теперь как днем...
Мария Петровна улыбнулась про себя: мальчишки в военных играют, а пушка у них взаправдашняя, настоящая, со снарядами.
— Перед рассветом проверь, как расположится батальон Панарина, — заговорил опять тот сипловатый юношеский голос. — Мостик и подходы к нему держать под прицелом всех станковых пулеметов. Орудие первой батареи держать на прямой наводке...
— Закапываемся по самое горлышко, — послышался третий голос, бас, и, кажется, не такой уж молодой.
— Орудия второй батареи с рассветом выдвинем на пригорок, к мельнице, демонстративно...
— Значит, огонь немцев будем отвлекать туда, — подхватил бас, — а то они по деревне станут хлестать, напрасно мирных жителей, значит, губить.
— Значит, почти так, — будто подсмеиваясь над словом «значит», согласился юноша.
На чердаке захихикали трое. Мария Петровна слушала их и не могла понять: над чем смеются? Человек с басистым голосом резонно и с толком сказал — нечего мирных людей Юдовки, их дома под удар подводить, а они смеются... Кто же они есть?
Смех стих, и опять заговорил тот, с юношеским голосом:
— Только ты, значит, на конце каждого бревна набалдашники намалюй, как у дальнобоек, будто тяжелые гаубицы, с пламегасителями.
— Слушаюсь! — ответил бас.
— Вот так, — продолжал сипловатый голос, — здесь мой КП и основной наблюдательный пункт. Только почему до сих пор мне сюда не дали связь? Мне надо немедленно связаться с батальоном Сазонова...
Прислушиваясь, Мария Петровна озабоченно прикидывала: «Что же они собираются делать?»
— Будем держаться, пока хватит боеприпасов, — как бы отвечая на ее вопрос, сказал юноша. — Телефон сюда немедленно.
— Слушаюсь, — ответил бас, и через несколько секунд над кладовкой заскрипели доски. Шагали два человека к смотровому окну. Там приставлена лесенка. Сейчас они появятся в сенях. Что им сказать? Ничего, пусть идут, промолчу. В темноте не разберутся и поднимут шум, мальчонку разбудят...
Мария Петровна тихонько вернулась в дом. Мальчик спал крепким сном. «На поправку дело пошло, — подумала она. — Сон для больного — лучший лекарь». Однако сама не могла заснуть, хоть считала себя вполне здоровой. Побаливала поясница, но про нее можно и забыть. Беспокоило другое: если здесь будет проходить передовая, то от Юдовки ничего не останется и этот старый дом развалится до основания. Неужели снова придется прятать ребенка в сыром подвале? Ему сейчас нужен сухой чистый воздух. Что же делать? На чердак забрались, устраивают какой-то основной пункт. Самовольники! Утром посмотрит на них и скажет: «Уходите, у меня ребенок больной». Не послушают — вышвырнет...
В том, что Мария Петровна Краснова могла вышвырнуть с чердака своего дома кого угодно, сомневаться не следует. Высокая, проворная, сильная, она не раз утихомиривала разбушевавшихся по пьянке мужиков. Схватит в охапку и — дрыгай не дрыгай ногами — не выпустит или засунет куда-нибудь под лавку: лежи и не дыши, а то еще хуже будет.
В Юдовке ее побаивались и мужики и парни. Вот только война немножко подкосила ее — без мужа осталась и духом чуть пала, потеряла веру в людей, которые тут при немцах против нее свои гнилые зубы показывали.
На чердаке опять затопали. Совсем потеряли совесть, нашли место в прятки играть. Набралось их там не трое, не четверо — целая дюжина. Еще потолок провалят...
Мария Петровна слезла с печи, подошла к порогу, приложила руку к косяку, прислушалась. Там, на чердаке, будто зная, что к ним прислушивается хозяйка дома, притихли. На балке потолка что-то заскрежетало. Скрежет сверлил ухо так, что казалось: кто-то подрезает пилой не балку, а косяк двери.