Спускаюсь вниз и иду через коридор, как раз в тот момент, когда мачеха заходит в кабинет к отцу. Меня она не видит, но будто специально не закрывает дверь до конца, оставляя узкую полоску.
– Влад, давай поговорим.
– Конечно.
Мне не интересны их разговоры. Планирую пройти мимо, но на словах Эльвиры резко торможу:
– Это касается Гордея. Ну и придумала же Амелька ему имя.
– Ты хочешь обсудить выбор имени моего сына?
– Нет. Какая мне разница. Ему жить с этим дурацким имечком. Почему ты разрешаешь ему все?
– Что именно?
– Зачем нужно праздновать день рождения в яхт-клубе? Для чего?
Так вот, что её бесит. Старая коза. Завистливая и фальшивая.
– Двадцать лет бывает лишь однажды.
– Так же, как и восемнадцать, девятнадцать и прочее.
– Что ты от меня хочешь?
– Он совсем без тормозов. И становится только хуже. А ты позволяешь ему все и даже больше.
– Теперь уже поздно воспитывать. Но ты, кстати, тоже принимала в этом участие.
– Он никогда меня не слушал. Никогда. Все время делал мне назло.
– Может потому, что ты никогда не любила его.
Слова отца ставят Эльвиру в тупик. Представляю, как у нее открывается и закрывается рот.
– А ты сам? Любишь своего сына? – она мгновенно выкручивается.
– Глупый вопрос.
Не хочу больше слышать их разговор.
Все давно понятно, почему они спелись.
Выхожу на улицу и начинаю лупить мячом по стене, пытаясь проделать дыру.
Меня давно не задевает то, что я здесь лишний. Для всех.
В четыре – это было непонятно, почему тебя не любят. В пять – обидно до слез, которые я никогда не показывал. В четырнадцать мне казалось, что если вокруг меня будет много проблем – все бросятся их решать. Так и было. Какое-то время.
А потом я уже просто забил. И понял, что так проще.
Сейчас мне па-рал-лель-но.
На все и всех.
Вспоминаю почему бросил рисование. Оно всегда приносило такое умиротворение и покой. И это делало меня слабым и беззащитным перед моей волчьей семейкой.
А я не хочу таким быть. Не могу этого позволить.
10. У меня есть имя
Яна
– Ты так и не рассказала с кем сбежала из парка, – Алиса вдруг затрагивает неприятную тему. Мы сидим на качелях на нашем заднем дворике, едим мороженое и наслаждаемся солнышком. Я делаю вид, что увлечена свои рожком, но Резниковой пофиг. Она толкает меня в бок. – Ну, скажи.
– С Гордеем, – признаюсь я. А смысл скрывать правду? Ненавижу этого наглого и беспринципного придурка. Почти сутки не могу развидеть проносящиеся в окне машины.
– Шутишь?
– Нет Я тебе говорю, у него с головой проблемы, причем серьёзные.
– Ладно, Бондарева, не хочешь говорить – не надо.
– Почему ты мне не веришь?
– А зачем бы Ковалевскому понадобилась твоя помощь? Ты же сказала друг срочно попросил помочь.
– И правда. Что ему от меня нужно? – миллионный раз спрашиваю саму себя. Но ответа, естественно, нет.
– Вот и я о том же. Ладно, расскажешь как-нибудь потом, – она доедает свой стаканчик.
Что-то колет внутри. Алиса не верит мне, потому что считает недостаточно привлекательной для Ковалевского? Ну так я и не претендую. Раньше я не замечала за ней такого, а теперь я уже второй раз вижу, что она будто бы принижает меня и все из-за Гордея.
– Чем займёмся? – Алиса словно не видит мою реакцию. Может мне тупо показалось?
– Я бы хотела сходить на выставку. Сегодня последний день. Моя преподавательница по ИЗО из лицея выставляется.
– Ой нет, Янчик, это скука смертная. Поеду я лучше домой.
– Мы могли бы заглянуть ненадолго, а потом пойти куда-нибудь…
– Подожди, у меня звонок, – она достает мобильный из сумки. – Ксюнчик, привет! Не занята. Да никаких. Ой, супер. Конечно. Я с вами.
Я слушаю её диалог и мне становится не по себе. Алиса уже дружит с другими. А у меня ведь никого, кроме неё.