Капитан сел в машину.
— Куда поедем? — спросил шофер, прикрывая рукой зевок.
— К Самаркандским воротам.
Около дома Аллаярова толпились махаллинцы. «Ничего не скроешь от внимания любопытных», — с досадой подумал капитан. Едва он вышел из машины, к нему подошел сержант Карабаев, отдал честь.
— Почему собрались люди? — строго спросил капитан.
Сержант развел руками, как бы говоря — что поделаешь. И заспешил за Алиевым, направившимся к голубым воротам Аллаярова.
— Товарищ капитан, в чем дело? Зачем обижаете хорошего человека? — крикнули из толпы. — Или милиция всегда ищет себе работу?
Алиев остановился. Хотелось ответить, как надо, но он подавил в себе гнев. Лишь тихо сказал сержанту, чтобы все разошлись. Во дворе его ждали двое сотрудников. Алиев кивнул им и поднялся на веранду. В углу на курпаче, как и в первый раз, устремив куда-то в пространство тусклые глаза, сидела мать Аллаярова. Голова ее была покрыта белым кисейным платком, в дрожащих пальцах она держала четки. Ее сморщенные губы еле приметно шевелились, будто она про себя читала молитву. Старуха походила на колдунью.
— Товарищ капитан! Что все это значит?! — появился Аллаяров в дверях. — Вчера какой-то психопат, наорав на меня, сунул сверток с вещами, а сегодня вы являетесь с обыском! Я требую объяснения, товарищ капитан! Я буду жаловаться!
— Вы разве испугались? — полушутливо спросил капитан.
— Мне нечего пугаться, но особого удовольствия от этого тоже не испытываю! Ни свет ни заря врываетесь в дом...
— Правильно, — согласился Алиев. — Но другого выхода нет, и вам придется потерпеть.
— Бог велел терпеть святому Тупаходже...
Капитан обернулся на голос старухи. Подождал, не скажет ли она что-нибудь еще. Опершись руками о курпачу, та медленно поднялась, взяла палку, прислоненную к перилам, и на ощупь стала спускаться по ступенькам во двор.
— Трудно бедняжке, — вздохнув, произнес Аллаяров.
— Помогите ей! — сказал капитан одному из милиционеров.
Но старуха жестом отстранила подскочивших к ней на помощь людей. Постукивая палкой, она дошла до калитки, затем свернула влево и пошла вдоль забора. Дойдя до полузасохшей урючины, уперлась в нее руками и стала медленно опускаться на корточки.
— Мама! — закричал не своим голосом Аллаяров и метнулся было к старухе. Но капитан Алиев удержал его за локоть.
— Оставайтесь здесь!
Аллаяров, будто смертельно уставший человек, прислонился к столбу веранды и прикрыл глаза.
Старуха руками разгребла под деревом рыхлую землю и, отыскав что-то, поднялась. Медленно пошла обратно.
В руках она держала длинный нож, выпачканный в глине.
— Что ты наделала, мама! — простонал Аллаяров, закрыв лицо руками.
— То, что мне велел бог.
Старуха бросила нож на пол. Постукивая палкой, прошла мимо сына, села опять на свое место — и снова превратилась в истукан. Пораженный случившимся, Алиев безмолвно смотрел на нее. В ее неподвижных глазах он увидел слезы.
— За что убили? — спросил он в упор Аллаярова.
Тот поднял голову. В его лице не было ни кровинки.
— Отказалась принести черновики мужа и копии его работ... Кроме того хотела... сообщить вам, — проговорил он приглушенным голосом.
Так и есть, предположение Алиева оправдалось. Мунис Саидова принесла себя в жертву. Она продала свою честь, но решила защитить честь мужа.
Подошли двое милиционеров.
— Уведите!
— Товарищ капитан! Я все расскажу! Все! Чистосердечно! Прошу это принять во внимание, — выкрикивал Аллаяров. Он пытался вырваться из рук взявших его с двух сторон милиционеров. — Вы меня слышите, товарищ капитан?
— Вам ничего другого не остается, — сказал Алиев.
Арестованного увели.
Из дому вышли лейтенант Султанов и председатель махаллинской комиссии Кадыров.
— Закончили? — осведомился капитан.
— Какое там! — с раздражением бросил лейтенант. — Только на опись найденных вещей потребуется дня два.
Алиев зажег сигарету и с наслаждением затянулся.
— Что ж, в таком случае продолжайте, — сказал он лейтенанту. — А я поехал.
Капитан дошел до ворот и, как бы что-то вспомнив, резко остановился. Он возвратился на веранду и подошел к старухе.
— Спасибо, мать. Вы очень помогли нам.
Ни один мускул не дрогнул на лице старой женщины. Устремив взгляд в пространство, она оставалась неподвижной — будто не слышала, что ей сказали. По щекам, теряясь в глубоких морщинах, катились слезы.