Часть II
1.
Никогда особенно Адыл не испытывал чувства причастности к жизни людей вокруг. Те неизбежные изменения, что происходят вокруг, занимали его только одной стороной: лучше стал жить народ, значит, в карманах больше денег. И толика этих денег становилась его деньгами. Такой контакт с действительностью устраивал его раньше вполне. Теперь ему надо было попробовать стать частью этого потока. Оказалось, что это не так-то просто...
В первые дни по приезде никак не мог свыкнуться с мыслью, что он в Ташкенте. Ташкент Адыл не видел шесть-семь лет. Правда, и других городов за эти годы он не увидел... И теперь удивлялся странному отчуждению родного Ташкента. Адыл видел его белые дома, широкие проспекты и понимал, что так только и должно было быть. После землетрясения не мог город лежать в руинах. Но сделался каким-то чужим, холодным и неуютным. Только потом, несколько дней спустя Адыл понял, в чем дело. Он не находил старых дружков. Нет, снова в воровскую компанию он бы не пошел, но ведь что делать, если других друзей у него не водилось... Поэтому он очень обрадовался, когда встретил в трамвае Кадета.
— Клыч? Привет! — Кадет обнял друга, потянул к выходу, — как раз тут одно заведение есть.
Они сошли на Текстилькомбинате, зашли в кафе «Дильбар». Кадет сразу спросил пива.
— Жара... Ну, рассказывай, Клыч!
Адыл рассматривал Кадета. Постарел, лицо в морщинах, руки огрубели.
— Что рассказывать. Кадет? Вот вышел. Присматриваюсь, — уклончиво ответил Клыч, отпивая из стакана. — А как ты?
Настороженность и оскорбляла, потому что раньше они «работали» вместе, и была необходима. Мало ли что бывает? Оба словно ощупывали друг друга, чтобы «не затерялась» в кармане финка. В их мире и такое бывало: доверишься корешку, а он тебе нож в бок всадит. Но Адыл скоро убедился, что Кадета бояться не надо.
— Я ж завязал. Да ты не смотри так. Рано или поздно и тебе туда же дорога. Иного нам не дано. Чем позже, тем хуже для себя. Теперь ведь не только порадуются, что ты на честный путь встал, а еще и поинтересуются, чего долго раздумывал... Ну, женился я. Пока шарашил, «бабки» водились, хорош был. А как завязал... Жить, конечно, можно. Вполне можно. Квартиру нам дали. Ну, кровать, телевизор взял. Так по мелочи кой-чего. А ей, подлюке, мало. Раньше, говорит, деньги без счета водились, а теперь... Вот как повернула, хоть снова иди шарашить да под стражу. На это ей наплевать. А у меня дочка. На заводе считаются. А в доме, как в кичмане, каждый день скандал, крик. Уходить собирается, дочку забрать.
Адыл впервые видел в глазах Кадета такую тоску.
— И все-таки, Клыч. Воровать это не жизнь, в этом я убедился. Но и честно жить нашему брату не так-то просто. Ведь сколько лет зря ушло — ни образования нет, ни квалификации.
— Что же, прямо так и говорит — иди воровать?
— Ну, нет, так она не говорит. А если каждый день поет, что денег мало? Говорит, в торговлю иди. Так там, если по-честному, поменьше чем на заводе. Ну ладно, что обо мне? А как ты, братан?
— Что я? Срок дали, вышел вот... Да только не очень потянет на новую житуху, как поглядишь на тебя.
— Ты это брось, брось! Чего на меня глядеть? Сам виноват, с дрянью повязался... Это со всяким случиться может. А красть я все равно не буду. Вот скажу тебе штуку такую, — Кадет придвинулся к Адылу. — Встретил я тут на днях одного... Учились вместе. Знаешь, кто он теперь? Подполковник! Понял? А я ведь не хуже его учился когда-то. Завидно мне стало, честно говорю.
— Так что? Служить тебя обратно не возьмут.
— Да. Не возьмут. Куда я теперь? А вот хоть чего-то в жизни добиться хочу. Есть у меня мечта... Да как ее добиться, если дома такое?.. Учиться на заочный хочу. Диплом получить.
— Диплом? Да что в нем, Кадет? Инженеров вон сколько. Я вот кандидатом наук даже был, — усмехнулся Адыл. — Не дело это — учиться.
— Нет, братан, не скажи. Мне ведь не должность нужна. Когда-то меня здорово к автомобилям тянуло...
Они расстались, обменялись адресами. И Адыл снова начал свои хождения по отделам кадров. В двух местах ему уже отказали. Но сдаваться Адыл не собирался. Его не столкнут. Он упрямый.
Не повезло и в третий раз. Адыл выскочил на улицу, несколько минут шел поспешно, горячо, потом притормозил. А в чем, собственно, дело? Чего он обижается? Почему ему должны поверить, что он будет честно работать?