Почему-то было невыносимо принять, что такое совершенное тело вдруг перестанет функционировать. Захотелось схватить его за плечи и встряхнуть, сказать, чтобы не смел, чтобы открыл глаза, отпустил какую-то скабрезную шуточку или хотя бы матернулся.
«Помоги мне, послушай, не умирай, как тебя там… Соберись, я стараюсь, но без твоей помощи мне тяжело. Такие как ты не должны умирать, ты слишком красивый мужчина. Захоти жить, пожалуйста… И клянусь, я надену эти чертовы чулки на первый же обход!»
Она даже зубы сцепила, чтобы не начать проговаривать это вслух, хотя очень хотелось не то, что говорить, а кричать. И он услышал, помог. Ольга даже стоя в душе видела перед собой экран монитора, на котором почти сплошная линия вдруг сменилась расчерченными молниями, рисовавшими биение ожившего сердца.
Кровь в него вливали литрами. Ольга не знала, есть ли у этого мужчины жена, дети — она даже имени его не знала. Просто с необъяснимым остервенелым упрямством орудовала хирургической иглой, будто не швы накладывала, а намертво пришивала к шикарному телу его ветреную душу, которая все норовила выскользнуть из-под мерно двигающихся пальцев.
Последние стежки выполняла в полузомбическом состоянии и в который раз радовалась, что привычные движения отточены до автоматизма. Затянула узелки и снова отстраненно похвалила себя за идеально проделанную работу — ткани не перетянуты, чтобы не начался некроз, необходимая плотность обеспечена.
Душ как всегда помог если не опустошенной голове, то не менее выхолощенному телу. И в ординаторскую Ольга вернулась гораздо меньше подходящая для съемок очередного «зомби апокалипсиса». Пускай Голливуд и в этот раз обойдется без нее.
— Молодец, Олька, с того света вытащила мужика! — их «бригадный» анестезиолог Виталик Шевригин уже увалился на диван в ординаторской, сложив ноги на придвинутый стул. Виталик был ростом под два метра и как ни старался казаться компактнее, везде помещался с трудом. Его вечно принимали если не за спортсмена, то за бандита, что было неудивительно, глядя на внушительную фигуру и пудовые кулаки. А вот его тонкая душевная организация как раз всех неизменно удивляла, и это очень расстраивало ее обладателя. Шевригин призывно махнул в сторону второго дивана. — Падай!
Но Ольга героически прошла мимо и уселась за стол — история болезни прооперированного раненого лежала первой. Заинтересованно скользнула глазами — Аверин Константин Маркович. Значит, Константин. Костя…
И дальше удивленно хмыкнула — сорок два года? Не то, чтобы ей в ее двадцать девять те, кому за сорок казались древностью, нет. Но если сравнить того же заведующего отделением Славского с Авериным, то Константин Маркович со своим прессом смотрелся минимум лет на десять моложе. Ммм, какой пресс… Без единой капли жира, разделенный сухожильными перемычками на шесть равных частей…
«Ольга Михайловна, это пациент!!! С огнестрелом!!!»
Славскому только сорок четыре, он уже отрастил солидный пивной животик и начинал понемногу лысеть. А вот темные густые волосы Аверина вряд ли позволяли дать ему больше тридцати семи — тридцати восьми. И руки, расчерченные венами, как канатами…
Внезапно вспомнилось, как одна из этих рук ползла по ее ноге, и Ольга склонилась ниже над столом, чтобы Виталик не заметил, как она покраснела. Продолжала вчитываться в историю болезни, а буквы между тем бездумно прыгали перед глазами будто мячики для пинг-понга.
Глава 4
— А ты не знаешь, кто он, Виталь? — спросила Ольга, развернувшись. Шевригин неопределенно пожал плечами. Поскольку проделывал он это лежа, бедный диван под ним жалобно застонал.
— Какой-то чел серьезный, но не криминал, там в коридоре ребята из органов дежурят, и возле реанимации тоже из их конторы мужик трется.
Ольга вернулась к истории болезни. Контактным лицом, которому допускалась передача информации о состоянии здоровья пациента, был указан Аверин Клим Маркович, судя по одинаковому отчеству, брат. Выходит, ее прооперированный и надежно заштопаннный пострадавший не женат?
Это обстоятельство неожиданно расстроило. Ольга даже удивилась, с чего это вдруг, хотя в душе знала ответ. Если бы Константин Аверин был женат, он перестал бы существовать для нее в ту же секунду, как она об этом узнала. Как мужчина, разумеется, а не как больной, и это был бы самый лучший выход.
Теперь же он настойчиво врывался в мысли своим «веревочным» торсом и сухожильными перемычками пресса. Шесть равных частей, просто идеальные кубики…