Она вздохнула и у нее подкосились ноги. Она бы упала если бы я не удержал ее. Она прикрыла глаза от удовольствия, и немного сжала бедра. Она хочет меня. Очень хочет. Я убрал руку, и она протестующе застонала.
— Молчать! — прорычал я ей, — А теперь бегом наверх!
Она еще не опомнилась, как я развернул ее спиной к себе и шлепнул по попке, — Бегом я сказал!
Рыжая, немного пошатываясь, начала подниматься по лестницам, когда она дошла до конца, то остановилась, оглянулась через плечо и сказала:
— Вам все равно придется заплатить за час.
Ее наглому язычку нет равных. Она меня испытывала, но она меня еще плохо знает. Я такое не прощаю так, что она будет наказана. Я рванул наверх, перебегая через две-три лестницы за раз.
О Боже, он был взбешен. Мне надо убегать!
Я старалась бежать на моих высоченных каблуках, я слышала его рычание, слышала, как он сыпал проклятьями и как приближался ко мне. Я забежала в спальню, хотела закрыть дверь но не успела, он ворвался в нее и чуть не снес с петель. Он выглядел как дикое животное. И это было одновременно страшно и так возбуждающе.
Он повалил меня на кровать и раздвинул мне ноги. Он смотрел некоторое время мне между ног и потом сказал:
— Такая мокрая… твоя киска течет, рыжая, и сжимается, она хочет, что бы я ее трахнул или вылизал?
О Господи, она хочет что бы он ее трахнул, нет, вылизал, нет трахнул, нет, она хочет и того и другого. Она хочет всего! Я почувствовала, как теплая влага начала просачиваться и стекать по моему влагалищу. Одного его взгляда достаточно, что бы я была мокрой. Гибсон, долго не думая, встал на колени и, раскрыв меня еще шире, начал облизывать мою киску. Это вышибло весь воздух из моих легких. Он ласкал и дразнил мой клитор так, что я выгинала спину при каждом его прикосновении. Он добавил пальцы к своему языку, от чего по всему моему телу прошлись искорки тока, я начала извиваться, мне было так хорошо. Уже знакомое чувство в животе начало нарастать, я скоро кончу, это так хорошо, так приятно. Он делал все, что бы подвести меня быстрее к оргазму, еще чуть-чуть, и я расколюсь на мелкие кусочки, я сжала его голову бедрами и застонала. Я уже… почти… но Гибсон остановился.
— Хочешь кончить, детка? — спросил он с усмешкой
— Да… Боже, да, малыш… — умоляла я его
— Нет. — сказал он и встал на ноги.
— Что? — я привстала на локти и посмотрела на него, еле разлепив веки.
— То, что слышала, ты, мать твою, не кончишь, пока я не разрушу.
— Но… — начала я и увидела, как Гибсон отходит от меня и идет в сторону комода. Он открыл и достал из него ремень, точнее два. Он собирался меня отшлёпать этим? — Нет… Рэй, не надо, — сказала я, мотая головой, и, стараясь отодвинуться от него. Но он пригвоздил меня своим взглядом.
— Стой! — прорычал он. — Во-первых, я не разрешал тебе говорить, а во-вторых, я не хочу, что бы ты двигалась, и в третьих, у тебя нет выбора. Ляг поперек кровати и подними обе руки над головой. Сейчас же, рыжая!
Это ведь Гибсон, он ведь не сделает мне больно, правда? Наверное, весь мой страх был написан на моем лице потому, что Гибсон заговорил.
— Я не сделаю тебе больно, одним ремнем я завяжу тебе запястья, а второй просуну между завязанным ремнем и закреплю о подвеску, на которой лежит матрас, что бы ты не убежала от меня потому, что я буду долго мучить тебя, буду подводить тебя к краю и смотреть, как ты извиваешься и не можешь дотронуться до себя, что бы облегчить боль от того, что не можешь кончить.
Я ведь не должна соглашаться, правильно? То есть… неправильно… то есть правильно…ох, я запуталась. Такие вещи не должны меня возбуждать, такого не написано в моих любовных романах, это как-то необычно. Но я не знаю, то ли от его слов, то ли от его приказного тона, то ли от того, что это мой Гибсон, я подчинилась. Я легла и подняла руки над головой. Все это было ново для меня, я немного боялась.
— Ты дрожишь. Тебе страшно? — спросил Рэй, и я кивнула. Господи, что я вытворяю? Что я делаю? Неужели я согласна на все, что скажет Гибсон? Почему? Я что совсем из ума выжила? Где мой чертов мозг, когда он так нужен? — Не бойся детка, это не больно, но это мучительно. — сказал Гибсон, завязывая ремень, на моих запястьях. — Это будет так же мучительно, как было для меня, зная, что ты ласкаешь сама себя, когда никто не должен прикасаться к твоей киске кроме меня, даже ты. Ты не будешь кончать ни от чьих пальцев кроме моих, ты не будешь сосать ни чей член кроме моего, — все еще говорил Гибсон, просовывая второй ремень между моими руками и закрепляя его где-то внизу. — Это будет тебе уроком, рыжая.
— Но я не… — попыталась сказать я, но Гибсон перебил