— Это что за барышня у нас? — подлил масла в огонь Полтинник. — Тоже новенькая?
— Нет, — совершенно серьёзно ответил Дятел. — Это же я — Ваня Соломин.
— Не может быть! — физрук сделал вид, что страшно удивлен. — Соломин? А как изменился!
— Да, мама тоже говорит, что я вырос.
Дятел вел себя как полный ишак. Мне было смешно и одновременно ужасно неловко за него. Угораздило же заиметь такого родственника.
У всех началась истерика, Лёха аж вывалился из строя, корчась в немых судорогах.
— Ладно, — сказал Полтинник, — ходи, как тебе нравится.
А потом заставил всех парней бежать два круга по стадиону, а девчонкам разрешил «совершить лёгкий моцион», потому что они в юбках и на каблуках.
Но осилить мы успели только один круг, черная туча стремительно заволокла небо над нашими головами и внутри неё послышались глухие раскаты.
— Так, ребята, хорош! Быстро в школу! — крикнул физрук.
Насчет этого упрашивать было не нужно. Помчались наперегонки, но дождь всё равно жестоко настиг возле крыльца. Рубашка промокла в одно мгновение. Залетели толпой под навес и замерли, глядя на плотную, гудящую стену воды.
И вдруг Тифон как засвистит. Девчонки раскричались на него, а я глянул и обалдел. Посреди стадиона, под проливными потоками задрав голову и подняв руки к небу, стояла та рыжая. Странное, немного неправдоподобное зрелище, будто она вдруг вообразила себя могущественной повелительницей стихии.
— Эй… Чё залипла? Иди сюда! — крикнул Леха.
Но с таким же успехом он мог бы звать фонарный столб.
— Миронова! Зоя, чтоб тебя!
Хриплый голос потонул в новом раскате. Тогда Трифонов, громко чертыхаясь, спрыгнул с крыльца и, прикрывая голову руками, бросился к ней. Следом рванул и Лёха. В ту же минуту сверкнула молния, и оглушительный удар накрыл всё вокруг.
— А…а…а! — заорал кто-то сзади. — Ёперный театр!
Одноклассники повалили в школу.
Сквозь мутную серую толщу дождя разглядеть, что происходит на стадионе, было довольно проблематично, но я видел, как Трифонов бесцеремонно подхватил Зою под коленки, перекинул через плечо и потащил к школе.
Принес, поставил под крышу и принялся вытирать ей лицо своей банданой. Зоя взвизгнула, засмеялась и стала отбиваться, точно это какая-то веселая игра. Но Тифон был разозлен и шутить явно не настроен, поэтому, когда она попыталась укусить его за руку, выдал такую тираду относительно её выходки, что остававшиеся на крыльце девчонки быстренько ретировались.
Я же присел на корточки неподалёку от них и сделал вид, что вожусь с кедами.
Мокрая Зоя — зрелище не для слабонервных: плотно облепившая тело белая блузка, блестящие босые ноги, рассыпавшаяся по плечам под тяжестью воды рыжая копна.
В какой-то момент мне показалось, что я сплю и она мне снится, но резкий требовательный голос Трифонова жестоко вырвал из нахлынувших грез. Ему, похоже, на всю эту красоту было до лампочки.
— Совсем с головой поссорилась? Что это было?
— Ничего, забудь, — Зоя попыталась проскользнуть в школу, но на ступени влетел Лёха. Вода катилась с него, как с Ниагарского водопада, а в руках он держал Зоины туфли.
— Надень, — бросил ей их под ноги.
— Только не это, — Зоя поморщилась. Без туфель она была чуть ниже Лёхи, — Хоть босиком домой иди.
— А чего напялила? — неодобрительно проворчал Тифон.
— А то, что я не хуже других, — она утерлась локтем и выжала волосы.
— Хочешь моё мнение? Другим может такое идет, а тебе — нет. И юбка эта тоже.
— Твоё мнение меня интересует меньше всего, — обижено отозвалась она и, придерживаясь за Лёху, нагнулась, чтобы надеть злосчастные туфли.
Я снова невольно залюбовался ею, но Трифонов перехватил мой взгляд:
— Тебе чего? — с наездом бросил он.
Ещё вчера мы с ним катались по району, а сегодня будто и знать меня не хотел.
— Ничего. Просто. Ребра прихватило, — на ходу сочинил я. — Болят ещё. После вчерашнего.
Трифонов сунул мокрую бандану в карман, подошел и протянул мне холодную влажную руку, помогая встать.
— Сделай глубокий вдох и не думай. Любая боль идет от головы, — со знанием дела сказал он. — Если у тебя есть хоть капля силы воли, то ты можешь этим управлять.
— Чем управлять? — не понял я.
— Да, всем. Боль — это знаешь что? Это сигнализация. Она включается тогда, когда твоему телу угрожает какая-то опасность. Но умеючи любую сигналку можно вырубить.
— Слушай его больше, — крикнула Зоя. — Он тебя сейчас плохому научит: как из нормального человека превратиться в Терминатора.
— Ты прощаешься со мной, чао бамбино, сори, — развязно пропел Лёха, обнимая Зою за плечи. — Для меня теперь любовь — это только горе. Две кости и белый череп, вот моя эмблема. Называй меня теперь Терминатор-немо.
Из-за блестящих капель на ресницах его и без того синющие глаза, казались ещё ярче.
Зоя расхохоталась, а Тифон отмахнулся от них, как от дураков, и продолжил:
— А ещё, подкинь организму эндорфинчика. Он, как морфий, снимает любую боль. Перец сожри. Обычный черный. Не обязательно много. Щепотку на кончик языка. И физическая нагрузка очень помогает, не сможешь сейчас отжиматься — приседай. И шоколад, кстати. Только несладкий.
Я тут же вспомнил Игоря. Вот у него такие же зож-разговоры постоянно были.
— Кстати, по поводу эндорфина, — Лёха мигом нарисовался между нами и, понизив голос так, чтобы Зоя не слышала, доверительно проговорил. — Есть один самый верный и надежный способ…
С осуждающим вздохом Тифон закатил глаза:
— Лёх, ты о чем-нибудь другом говорить можешь? У тебя этот способ на все случаи жизни.
— Естественно. Потому что смех, впрочем, как и то, о чем ты подумал, не только продлевает жизнь, но и значительно скрашивает её.
Домой я пришел раньше Дятла. Взял со сковородки холодную котлету, глотнул из чайника воды и ушел в бабушкину комнату.
С работы бабушка должна была вернуться только в шесть, так что до этого времени, я мог наслаждаться долгожданным покоем. Упал на застеленную шерстяным покрывалом кровать и, утопая в огромных пуховых подушках, минут десять лежал, глядя на чуть пожелтевшую штукатурку потолка и прокручивая в голове сегодняшние события.
Для первого дня в новой школе всё прошло довольно прилично, весело даже, но самое прикольное было то, что я, похоже, реально влюбился. Хорошо это или плохо я пока понять не мог, но когда вот так лежал, смотрел в потолок, вспоминал мокрые рыжие волосы и дымчатый взгляд, мне однозначно было хорошо.
И только я успел немного размечтаться, как в коридоре хлопнула дверь, звякнули брошенные на полку ключи и тут же началось:
— Никита! Ни-ки-та!
Послышалось шарканье тапочек и хлопанье дверей. Наконец, он додумался проверить у бабушки.
— Вот ты где. Чего не отзываешься? — белобрысая голова выглянула из-за двери.
— Что тебе надо?
Дятел раздражал невозможно. Одним своим видом раздражал.
— Поболтать хотел. Узнать, понравилось ли тебе в школе.
Ресницы у него были совсем девчачьи, точнее, Аллочкины.
— Тупой вопрос. Это же школа. Чему там нравиться?
— Наталья Сергеевна тебе понравилась? Она хорошая. А ребята?
Он всё-таки просочился в комнату.
— Сегодня первое сентября. Что можно понять по одному дню?
— А я всё понял, — вид у него был чрезвычайно довольный, словно разведал нечто секретное. — Ты хочешь подружиться с Трифоновым, Мироновой и Криворотовым. Я видел. Наблюдал за тобой.
— Делать тебе больше нечего? Наблюдать за мной.
— Просто хотел предупредить, что из этого ничего не выйдет. Они крутые, и к себе никого не принимают.
Слово «крутые» в его исполнении прозвучало смешно.
— Может, я тоже крутой? — с той же многозначительной интонацией передразнил я.
Дурацкий Дятел противно захихикал, будто я что-то смешное сказал. Так и захотелось ему в лоб дать.
— Я раньше тоже с ними дружить хотел, но они меня не приняли.
Тут я уж точно чуть с кровати не упал.