– Мерзкая погода, – бормочет себе под нос кровельщик, топая по ступеням тяжелыми рабочими ботинками и с грохотом, от которого разбегаются во все стороны кошки, продвигаясь по верхнему коридору к спальне.
Моя вдова уже отказалась от кастрюли и перебралась вниз, в старую спальню нашего сына. Поэтому старинная постель промокла до пружин, и на ней стоят густые табачного цвета лужи.
– Я могу поставить заплату, – говорит кровельщик, побывав на балконе спальни и осмотрев крышу снаружи, – но, честно говоря, тут все надо менять. Я мог бы взяться за это летом – и недорого возьму. Никто в городе дешевле не сделает.
Кровельщик сверкает сквозь бороду широкой улыбкой, но моя вдова не отвечает ему.
– У этой крыши, – говорит она, – пожизненная гарантия. Кровельщик только пожимает плечами.
– Гарантию-то все дают, – вздыхает он и исчезает за балконной дверью. Закрывая за ним дверь, моя вдова вдыхает острый запах дождя, размывшего землю на клумбах, и слегка отдающий рыбой запах мокрого асфальта. Воздух живет своей жизнью. Она видит в нем собственное дыхание. Она провожает взглядом ноги кровельщика, поднимающиеся вверх мимо окна, – он вылезает по стремянке под самый дождь. И потом, сидя в кресле под окном спальни, слышит, как он грохочет там наверху сапогами, стучит молотком, и сквозь все это пробивается запах горячего вара.
Покупки
В свое время моя вдова была чемпионкой по магазинному марафону. В юности она изучала антропологию и навсегда сохранила убеждение, что дело женщины – ее потребность, призвание и долг – копить добро на черный день. Не беда, что мы так и не узнали черных дней, если не считать, разве что, легкой студенческой нужды да превышения кредита в тот раз, когда мы ездили в Японию, в конце восьмидесятых. Она делала покупки со страстностью, несвойственной женщинам ее поколения. Коллекции старинных украшений, посуды, фарфоровых статуэток и прочего в том же роде, могли бы, на мой взгляд, представлять немалую ценность, если бы ей удалось отыскать все это в загроможденных пещерах подвала и темных переходах нашего дома, а прекрасные ручной работы диваны и кресла, расставленные в парадных комнатах, – просто шедевры, или были таковыми, пока до них не добрались кошки. Даже сейчас, несмотря на развивающуюся у нее любовь к одиночеству и нетерпимость к суете и спешке века, моя вдова все еще порой выбирается за покупками и никому не уступит в этом деле.
В день, бодрящий вас сильными порывами прохладного морского бриза, она просыпается в узкой кровати моего сына, в мельтешении кошек и в твердом сознании цели. Ее сестра Инге, десятью годами моложе и незамужняя, должна подъехать из Венчуры, чтобы отвезти ее на рождественскую ярмарку, и моя вдова заряжена для действия. Встает с рассветом, под ногами мяучат кошки, растрескавшийся горшок поставлен на ржавую горелку, кофе варится, а она влезает в нарядную юбку и блузу после длительных поисков в шкафу верхней спальни (где матрас, как ни печально, все еще сочится бурой жижей), стягивает волосы калачиком на затылке и принимается за ранний завтрак из размороженной плюшки с прогорклым творогом и джемом, настолько древним, что тот может относиться уже к открытиям культуры. При мне за завтраком можно было почитать пару газет и послушать утренние новости по радио, но моя вдова не беспокоила себя оформлением подписки и оплатой счетов – конверт, чек, марка – так что газеты перестали доставлять. Что же касается радио, то моя вдова предпочитает тишину. Ни о чем не думая, она смотрит в пространство, медленно поворачивая в руках чашку с кофе, и тут в кухонную дверь резко стучат, и в рамке стеклянной панели появляется лицо Инге.
Позже, не один час спустя, после обеда во «Дворце Тай» после «Купи и Сбереги», после «Костко», после «Распродажи» и подвальчика «Поторгуемся!» моя вдова оказывается затертой в толпе покупателей «У Маки». Она не любит универмагов, и никогда не любила – что за удовольствие покупать не торгуясь? – но ее сестре понадобился сервиз в подарок кому-то из внучатых племянников, и вот она, сама не зная как, оказывается в отделе тканей, среди женщин, щупающих простыни, наволочки и банное белье. В январе здесь будет «белая распродажа», она знает это так же верно, как знает, что на Валентинов день присылают валентинки, а на Пасху – лилии, и хотя служанка умерла лет десять назад, так что простыни ей не нужны – все равно некому менять постельное белье – но ей не устоять. Такой необычный рисунок, и ткань выглядит такой свежей и аккуратной в пластиковом пакетике! Вокруг громко гудят голоса. Воздух наполняется музыкой Рождества. Моя вдова оглядывается в поисках продавщицы.