– Ты же знаешь, какими бывают женщины, дорогая. Она ни за что не соглашалась на развод, преследовала меня…
– И поэтому ты сделал ей второго ребенка уже после того, как женился на мне? Чего ты ждешь? Видеть тебя не хочу!
– Ну хватит, хватит! Что ты… как капризная девчонка? – неожиданно для Даниэлы Альберто обнял ее за плечи.
– Пусти! – вырываясь, она толкнула его в грудь, но Альберто устоял на ногах и, крепко схватив ее, швырнул на кровать.
– Пусти меня! Не прикасайся ко мне! Пусти! Даниэла вскочила на ноги, но вновь оказалась в объятиях Альберто. Он пытался поцеловать ее. Она сопротивлялась, отворачивая лицо и упираясь руками ему в грудь. На мгновение лица их оказались друг напротив друга, и он заметил гримасу отвращения на ее лице.
– Так ты ничего не добьешься! – бросила ему Даниэла.
Альберто отпустил ее и сел на кровать.
– И предупреждаю тебя, – уже спокойней сказала Даниэла, – что Джина сегодня же поговорит с Фелипе.
– Ну и что? – Альберто усмехнулся. – Что сделает этот несчастный адвокатишко?
– Он поможет мне. Я уже сказала тебе, что не собираюсь сидеть, сложа руки.
– Ты не сможешь жить без меня! – Альберто резко поднялся и снова схватил ее.
– Посмотрим! А еще, знай, я назначу ревизию. Джина утверждает, что ты меня обкрадывал!
– Глупости!
– После того, что я сегодня узнала, меня уже ничем не удивить.
– Даниэла, Даниэла! Ты видишь все в черном цвете…
– Ложь!
– Были же у нас и счастливые моменты…
– Ты все время… все время лгал мне!
– Ну, хорошо, хорошо, признаю… Я плохо поступил, когда женился на тебе, не разведясь с Каролиной. Но это мое единственное преступление! – Альберто опустился перед ней на колени. – Я люблю тебя. Верь мне!
– Ты любишь только себя! Только себя!
– Даниэла… – руки его обхватили Даниэлу за талию. – Давай забудем о ревизии… Забудем о Каролине… Обещаю тебе, я добьюсь у нее развода, и мы с тобой снова сможем пожениться.
– Ну нет! – она оттолкнула его. – Когда я говорю «все», это значит «все». И ревизия будет! Клянусь тебе, если ты украл у меня хоть один сентаво, хотя бы один, я добьюсь, чтобы тебя сгноили за решеткой, чего бы мне это не стоило.
– Ты сама не знаешь, что говоришь! – крикнул, поднимаясь с колен, Альберто. – Я не только не обкрадывал тебя, но, наоборот, помог тебе заработать кучу денег!!!
– Это я раньше так думала. А теперь сомневаюсь во всем, что имеет к тебе хоть какое-то отношение. И хватит болтать! Немедленно убирайся отсюда!
– Ты думаешь только о себе, Даниэла!
– Что?! Ну это уж слишком! – Даниэла подскочила к шкафу и, открыв его, выбросила из него чемодан.
– Что ты делаешь?
– Не видишь? Вышвыриваю твое барахло! И больше мне на глаза не показывайся!
– Ты пожалеешь, Даниэла, – Альберто нагнулся и стал собирать выпавшие из чемодана вещи.
– Нет, это ты пожалеешь!
– Ты останешься одна! По ночам ты будешь тосковать! Ты пожалеешь о том, что меня нет рядом!
– Я думаю, нам не о чем больше разговаривать. Мой адвокат тебя разыщет.
– Твой адвокат! Твой адвокат… Ты с таким удовольствием говоришь об этом кретине Фелипе!
– Здесь только один кретин. Это ты.
– Или, может, ты имеешь в виду Херардо?
– Я имею в виду, что здесь только один кретин – ты сам.
– Так слушай! – Альберто схватил чемодан и сорвал со спинки стула пиджак. – У меня нет оснований скрываться от кого бы то ни было. Тем более от тебя! Прощай, Даниэла.
Глава 4
Раз… раз… еще раз… Хуан Антонио давно заметил, что физические упражнения не только помогали ему поддерживать неплохую форму и работать по двенадцать-четырнадцать часов в сутки, но и снимали нервное напряжение в самые тяжелые минуты жизни. Больше всего он любил плавать и делал это почти ежедневно. Вот и сегодня утром, перед тем, как ехать в больницу к Лусии, он пробежался по саду, немного поработал со штангой и сразу после этого прыгнул в лазурную воду небольшого домашнего бассейна. Он плыл по периметру бассейна длинными, чуть затянутыми гребками, отвлекшись от горьких мыслей, сосредоточившись на движении рук и ног и слыша только шум собственного дыхания, когда с бортика раздался голос Игнасио:
– Сеньор! Простите, сеньор! Вам звонят! По срочному делу!
Игнасио, запыхавшись, склонился над водою, держа в руках трубку радиотелефона. Вид у него был виноватый.
– Я же просил не беспокоить меня, когда я плаваю… – проворчал Хуан Антонио.
– Простите, сеньор, но это из больницы.
Хуан Антонио подтянулся на поручнях ведущей из бассейна лесенки и взял трубку у Игнасио.
– Алло? Слушаю…
– Хуан Антонио? Это Рубен Карранса.
– Слушаю вас, доктор. Что-нибудь случилось?
– Не мог бы ты сейчас приехать в больницу?
– Выезжаю через десять минут… А что?
– Не знаю, как и сказать тебе, – голос врача, старого знакомого их семьи, дрогнул. – Лусия… только что умерла.
Ну вот и все… У него больше не было жены. Хуан Антонио медленно вытерся, оделся и поднялся в их с Лусией комнату. Он сел на кровать и с минуту просидел неподвижно, пытаясь осознать случившееся. Лусия больше никогда не вернется в эту комнату. Никогда больше не откроет вот эту баночку с кремом на столике у кровати. Никогда не возьмет в руки ничего из того, что здесь есть. Не положит ему руки на плечи, не обнимет. Засыпая, он не будет слышать ее дыхания… А вот эта фотография, что он держит в руках, уже не просто запечатленный в кадре счастливый эпизод их жизни, а фотография мертвой Лусии, память о Лусии, которой больше никогда не будет…
В дверь комнаты негромко постучали.
– Войдите, – глухо сказал Хуан Антонио.
Вошла Мария и остановилась на пороге, глядя на него.
– Игнасио сказал, что вы хотели меня видеть, сеньор?
– Да, Мария. Мне только что звонил доктор Карранса.
– Сеньора Лусия?!
– Она умерла, Мария…
– Боже… – Мария всплеснула руками и горько заплакала. – Господи, упокой ее душу! Не знаю, что и сказать вам сеньор. Мне так жаль. Так жаль! Вы же знаете, как мы ее любили.
– Знаю, Мария.
– Бедная Моника… Что с ней будет…?
– Нужно сказать ей, Мария. Где она?
– В саду с Игнасио. Ах, сеньор, она не вынесет…
– Я должен срочно ехать в больницу, договориться насчет похорон. Идем к Монике…
Он нашел дочь в саду. Играя, она сидела на траве. Хуан Антонио присел рядом с нею. Заметив отца, девочка обрадовалась и потянулась к нему, не подозревая, какую страшную весть он принес ей.
– Моника… – Хуан Антонио отвел глаза. – Дело в том, Моника, что… мама больше не в больнице.
– А где же она?
– Она… на небе, дочка.
– Она умерла?! – глаза девочки потемнели от ужаса. – Мамочка умерла!!! Моя мамочка умерла!!! Нет!..
Рыдая, Моника вскочила на ноги. Хуан Антонио обнял ее. Он стоял на коленях, и лицо его было напротив лица дочери.
– Мы с тобой должны быть стойкими, девочка…
– Зачем она умерла?! Зачем, папа?!
– Такова жизнь, дочка. И нам с тобой надо как-то жить дальше.
– Папа! Папочка… – Моника обняла его за шею и, горько всхлипывая, прильнула к нему.
– Мы теперь всегда будем вместе, – говорил Хуан Антонио, гладя дочь по голове. – Теперь мы, как никогда, нужны друг другу.
– Папа! Зачем она умерла, папа?!
– Все, что касается похорон, уже улажено. Церемония состоится завтра в одиннадцать. Тебя устраивает?
Хуан Антонио с благодарностью взглянул на своего старого друга и компаньона Мануэля Астуриаса.
– Спасибо, Мануэль. Что бы я без тебя делал?
Они сидели в приемном покое больницы. Хуан Антонио чувствовал себя совершенно потерянным. После разговора с врачом он опять здорово расклеился и был просто не в состоянии обсуждать с кем бы то ни было детали похоронной цеоемонии. Мануэль, которого он встретил в больнице, по-настоящему выручил его.