Рассказывая всё это Маше, я как-то фоново удивился, с какой лёгкостью приходят воспоминания. Я не любитель рефлексировать, да и ностальгии по детству не испытывал, а тут даже с приятным послевкусием перебираю флешбэки.
Воспоминания затягивали, слова лились потоком, как будто давно копились и ждали подходящего момента, подходящего слушателя. А Маша была хорошим слушателем, внимательным и отзывчивым.
— Так вот Тимкина мама убеждала отца, что историю с тотализатором надо поднять на педсовете, огласить организаторов, участников. Виновных покарать, перед тобой извиниться. Но отец, по сути, был прав. Ну заставили бы нас всех извиниться, и что? По сути это ничего не меняло. Не жить было тебе среди нас, загнобили бы.
Маша на эти мои слова болезненно поморщилась, но ничего не сказала. А я продолжил:
— Отец знал, о чём говорит. Поэтому и решил дать твоей матери денег, чтобы вы уехали.
— Да, господин губернатор щедро от нас откупился.
— Не откупился, а убрал с линии огня.
— Да всё равно как назвать! И не ты ли мне недавно доказывал, что за себя надо бороться, надо отстаивать свои интересы?! А чем та ситуация в лицее отличается от сегодняшней с машиной?
— Если по правде, то ничем. Но тогда у меня был один ресурс:отец, и я им пользовался. За что исправно платил: сидел на коротком поводке. А сейчас у меня много ресурсов: Мои знакомые, Мои деньги, Мои связи. Я самостоятельно распоряжаюсь собой и своими возможностями. Я сам принимаю решения и сам же за них несу ответственность. Так что теперь несколько поменял свои взгляды на жизнь.
— Переобулся в зависимости от обстоятельств, — ехидно уточнила Рыжая.
— Повзрослел,— парировал я.
Мне всё больше и больше нравились наши пикировки, Машино ехидство и непривычная для меня реакция. Она не таяла от моей улыбки, не заглядывала в рот, не мечтала залезть в койку. Я таких девиц не любил, слишком умных, слишком языкастых, неуступчивых. Слишком сложных, и вообще всего слишком. Маша даже яркая была слишком с этим её рыжим цветом волос.
Я покрутил стакан с виски и отставил. Даже любимый напиток и тот оказался рыжеватого оттенка.
— Так и как ты дошёл до дружбы с Тимуром? — перебила мои мысли Рыжая.
— Отец когда Анну Викторовну в дом привёл, я чуть от злости не лопнул. Ещё и Тимура приволокла. Мы с ним и так, что ни день, то цеплялись в лицее, а тут и дома друг друга придётся лицезреть.
Хотя, надо отдать должное отцу, любовью к Тимуру он не воспылал. Особо не выделял. Да и по сути работал по-прежнему адски много. Если раньше мне перепадало немного его внимания, то теперь эти крохи отсыпались Анне, а нам с Тимом — «Здравствуйте» по субботам за завтраком.
Анна поначалу даже подружиться со мной пыталась.
— Что-то мне подсказывает, что ей это не сразу удалось.
Вот же прозорливая какая зараза. Можно было уйти от ответа, но я не стал.
— Да. Я попил ей кровушки, как первостатейный вампир.
Я хоть свою мать особо и не помню. Отец тогда только начинал в политике расти, но бизнес свой имел. Да и связи дедовские были, деньги опять-таки. Почему мать сбежала, я не в курсе. Но меня взять с собой она не захотела. А отцу не до меня всё было. Няньки и учителя у меня менялись со скоростью света. Но я как-то и привык, что мы с ним вдвоём. Хоть он и душил своими наставлениями и контролем, но всё же свой, родной.
А тут заявилась какая-то мадама, жизни учит. Анна сначала неверно себя повела: дружить удумала со мной. Кашку по утрам варила, помощь предлагала, наши с Тимом драки по справедливости пыталась разбирать. Перед отцом выгораживала, наказания норовила отменить.
Бесила меня этим страшно. Я тогда решил, что она из-за денег с отцом. Иначе терпеть его характер и работу нон-стоп никто не стал бы.
Ну и начал я то хамить ей, то дурой выставлю на приёме. Это же только кажется, что имеешь деньги и статус, сразу же тебя все любят. Фиг там! В высшем обществе любят унижать других. Вот Анне с ходу и не повезло. Отец её на рождественские праздники протащил по мероприятиям, объявил, что женился. И что тут началось! Пиарщики отца в крик, что такой инфоповод слит, стилисты воют, что Анна не в том платье вышла в свет. А я в бешенстве, что он в тайне расписался, и меня не спросил, — я улыбнулся тогдашнему своему эгоизму, было время, когда я не видел берега.