«Вэрайети» отмечала, что американские прокатчики заявили о своем решении показывать «Стромболи» только в том случае, если фильм сделает сборы Иначе они запретят картину как «нарушающую основы морали».
— Никому нельзя верить в этом мире, — сказала Ингрид Роберто.
Правда, в то время больше всего ее волновал не собственный престиж кинозвезды, а маленький сын и Пиа. Она знала, что в глазах всего мира выглядит матерью, бросившей дочь. С таким мнением она не могла примириться. В то же время Ингрид жаждала прекратить страдания Пиа. Это было очень сложно, поскольку Петер просил Ингрид оформить развод по американским законам и газеты продолжали стряпать свои истории.
Ингрид тщетно просила Петера разрешить Пиа посетить Италию в летние каникулы. Она писала:
«Разумеется, мы обсудим, как и когда сможет приехать Пиа. Мне невыносима мысль, что она будет здесь, пока я буду работать. Я хочу быть с ней все время. Как только в Риме начнется сильная жара, я с малышом уеду в горы. Вот тогда я и могла бы забрать ее. Когда мы обговариваем это, ты должен помнить, что я хочу сделать все как можно лучше для нее. Приедет ли Пиа сейчас или через десять лет, за нами в любом случае будут охотиться фоторепортеры. А у нас здесь идеальное место, чтобы спрятаться от них.
Если кто-нибудь из Голливуда соберется ехать в Италию, прошу тебя, передай мне несколько вещей. Портреты моих папы и мамы, по которым я очень скучаю. Очень хотелось бы и фотографию Пиа. Когда-нибудь я попрошу тебя прислать мои награды — у меня маcca пустых полок. Еще я очень хочу иметь мадонну, подаренную отцом Донсюром. Но все это вместе с одеждой и остальным барахлом, оставшимся в моих ящиках, может подождать. Единственная вещь, которая может породить проблему, — это наш фильм на шестнадцатимиллиметровой пленке. Полагаю, ты позволишь позаимствовать его у тебя на время, чтобы посмотреть, какова я была в юности!»
За нами, конечно же, повсюду следовали фоторепортеры и журналисты. Вот мы сидим в ресторане, что-тo проходит за спиной Роберто и шепотом делает замечание, которое я просто не понимаю. Но знали бы вы, какой пустяк нужен, чтобы спровоцировать в Италии скандал. А уж Роберто вывести из себя было легче легкого. И об этом знал каждый репортер. Конечно, им гораздо интереснее было снять его орущим, разъяренным, нежели просто обедающим со мной в ресторане.
На некоторые письма, приходившие из Америки, ответить было невозможно. Как это могла я так поступить с ними? Ведь именно они подняли на пьедестал меня, сделав примером для своих дочерей. А что теперь они могут сказать этим дочерям? Ведь я влюбилась в итальянца! Они просто не знали, что же говорить этим самым дочерям. Не думаю, что на меня можно было взвалить всю ответственность за их трудности.
Обстановка насыщалась истерией, предвзятостью.
Кто-то, желая ободрить меня, объяснял, что все это происходит оттого, что меня слишком любят, но той любовью, что мгновенно оборачивается ненавистью. Наверное, это сказала Рут. Она прислала мне несколько мудрых писем...
Роберто и Ингрид прибыли на кинофестиваль в Венецию. Пока шведская пресса кричала, что происходящий скандал — пятно на национальном флаге Швеции, «Стромболи» и премьера «Франциска» прошли под громкие аплодисменты. Кроме того, до четы Росселлини дошли слухи, что Петер активно занимается разводом.
6 октября 1950 года из «Санта Маргаеллы» Ингрид, все мысли которой занимала Пиа, писала Петеру: «Думаю, ты все прекрасно понимаешь, хотя и пытаешься объяснять мне, есть или нет у меня права на Пиа. Но так же, как и ты, я знаю только одно: я не могу потерять ее. Она слишком большая девочка, чтобы забыть меня. И чем больше ты будешь пытаться разделить нас, тем больше ей будет хотеться увидеть меня. На бумаге у меня такие же права, как у тебя. Правда, можно прочесть документ так, как это делаешь ты, — вверх ногами. Но так нельзя, Петер! В этом долгом преследовании ты только потеряешь ребенка, которого пытаешься удержать. Это доказывается снова и снова. И потом — у меня твои письма. Как только Пиа захочет, она сможет узнать всю нашу историю. Ты говоришь, что она умна и независима, «может разглядеть правду и истинные побуждения за словами и действиями». Это очень хорошо, и это меня радует».
1 ноября 1950 года в суде города Лос-Анджелеса брак между Петером Линдстромом и Ингрид Бергман был расторгнут. На вопросы корреспондентов, испытывает ли он какую-либо горечь по этому поводу, Петер ответил: «Нет, горечи я не испытываю. Мне жаль ее, жаль, что она оказалась в столь затруднительном положении. У нее есть масса других прекрасных качеств, кроме красоты».