...Из-за болезни Изы — у нее обнаружили сколиоз — Ингрид не работала целых полтора года. Исключением стали лишь те две недели, когда она снималась в телевизионном фильме по пьесе Жана Кокто «Человеческий голос».
Ларс был очень одинок. Весь тот долгий период, который я провела в Риме и во Флоренции, я с ним почти не виделась. Но именно у Ларса возникла идея снять «Человеческий голос». Контракт был подписан задолго до того, как мы узнали, что Изе придется ложиться на операцию.
Монолог Зкана Кокто, вложенный в уста одинокой женщины, говорящей по телефону со своим возлюбленным, — шедевр драматического искусства.
Я репетировала двенадцать дней, в основном с режиссером Тедом Котчефом и двумя ассистентами. Я старалась отработать каждое движение. Когда играешь одна подряд пятьдесят минут, необходимо ввести в рисунок роли великое множество пластических перемен и, кроме того, все время менять ракурс съемок. Для записи пятидесятиминутного фильма у нас было два дня и никаких надежд на то, что рабочий период удастся продлить: телевизионную студию в Лондоне снять очень трудно.
Первый день прошел ужасающе. Вплотную ко мне стояли четыре камеры, и я понятия не имела, какая из них включалась в нужный момент. Четыре ассистента бормотали что-то в свои микрофоны, передавая таким образом те указания, что они получали от своего шефа. Я никак не могла войти в роль, постоянно забывала текст, и результатом первого дня явились три съемочные минуты вместо пятидесяти, нужных нам. На лицах Ларса и второго продюсера, Дэвида Саскинда, можно было без особых усилий прочитать следы страдания. Да, первый день для меня был полон долгой, непрекращающейся муки.
Но, хорошенько выспавшись, я вернулась в студию, готовая принять и бормотанье, и камеры, следующие за мной по пятам. Все пошло благополучно. Съемки закончились согласно графику.
«Нью-Йорк Таймс» писала о телефильме «Человеческий голос»: «Тонкая игра мисс Бергман — это tour de force, она создала блестящий портрет женщины, чья жизнь выбита из колеи ее роковыми страстями». Лондонская «Таймс» вторила: «Мисс Бергман вложила огромную драматическую мощь в ранящий душу монолог, показывающий глубину отчаяния ее героини».
Прошло чуть больше нескольких недель после выздоровления Изабеллы. Я почти взялась за перо, чтобы подписать контракт на участие в парижской постановке «Анны Карениной» по Льву Толстому, когда в Париж прибыл режиссер Хозе Куинтеро с пьесой Юджина О’Нила «Дворцы побогаче». Перо выпало из моих пальцев. Конечно, прекрасно было бы сыграть Анну. Какая актриса не мечтает об этой роли. В свое время меня хотел увидеть в ней Дэвид Селзник, да и меня саму очень привлекала эта героиня. Но я помнила, какой Анной была Грета Гарбо, ее игра произвела на меня огромное впечатление.
Появление Хозе Куинтеро с его предложением вызвало у меня весьма странное ощущение. Казалось, будто призрак самого О’Нила говорит мне: «Ты отказалась работать со мной двадцать пять лет тому назад. Сейчас у тебя вновь есть шанс. Не упусти его!»
Я встречалась с Юджином О’Нилом, когда в начале 40-х годов играла в «Анне Кристи»-. Мы открывали этой пьесой летний театр Селзника в Санта-Барбаре, а потом недолго показывали ее в Сан-Франциско. Однажды вечером после спектакля я узнала, что меня ждет жена О’Нила Карлотта.
Это была красивая темноволосая женщина. Она сказала, что ее муж очень рад тому, что мы поставили его пьесу. Сам он не смог прийти в театр из-за болезни, но был бы рад повидаться со мной. Не могла бы я приехать к ним на ленч в следующее воскресенье? Она пришлет за мной машину.
Дом О’Нила находился на побережье в окрестностях Сан-Франциско в каком-то странном месте. Весь мой визит тоже выглядел весьма таинственно. Я долго сидела и ждала в огромном холле. Наконец вышла Карлотта и сказала: «Я подам знак, когда вам надо будет уйти, потому что он очень быстро утомляется. Сейчас я приведу его».
Он появился на широкой лестнице. Начал спускаться, потом вдруг остановился. Он был невероятно красив. Обжигающие черные глаза, прекрасное лицо. Очень худой, высокий. Он спустился по лестнице и сказал, что слышал о моей прекрасной игре в «Анне Кристи». Затем предложил подняться в его кабинет и посмотреть, как он работает над девятью пьесами. В них описывается жизнь нескольких поколений ирландцев, эмигрировавших в Америку. Протяженность времени, которое охватывает этот цикл, — сто пятьдесят лет.