Когда я учился в школе «Рэмбл», у меня развился интерес к чтению, и я открыл для себя публичную библиотеку округа Гарленд, которая находилась в центре города рядом со зданием суда и офисом фирмы Clinton Buick. Я просиживал там часами, роясь в книгах и поглощая их в большом количестве. Больше всего меня увлекали рассказы о коренных американцах, и я читал детские книги с жизнеописаниями Джеронимо, великого вождя апачей; Неистового Коня, вождя племени лакота-сиу, который убил генерала Кастера и разбил его отряды при Литл-Бигхорне; вождя племени «не-персе» («проколотые носы») Джозефа, который заключил мир, произнеся яркую фразу: «С момента, где сейчас стоит солнце, я больше никогда не буду сражаться»; а также великого вождя семинолов Оцеолы, создавшего алфавит для своего племени. Мой интерес к коренным американцам и мое чувство, что с ними очень плохо обошлись, никогда не угасали.
И, наконец, еще одним значимым для меня местом на Парк-авеню была первая церковь, которую я начал по-настоящему посещать, — баптистская церковь на Парк-плейс. Хотя мама с папой бывали там только на Пасху и иногда на Рождество, маме очень хотелось, чтобы я туда ходил, что и я делал почти каждое воскресенье. Я любил принарядиться и пройтись пешком до церкви. Примерно лет с одиннадцати и до окончания средней школы моим учителем был А. Б. «Сонни» Джеффриз. Его сын Берт учился в моем классе, и мы стали близкими друзьями. Из года в год каждое воскресенье мы вместе ходили в воскресную школу и церковь и всегда сидели на задних рядах, нередко пребывая в своем собственном мире. К 1955 году я усвоил достаточное количество церковных догматов, чтобы осознать свою греховность и просить спасения у Иисуса. Поэтому однажды в конце воскресной службы я подошел к алтарю, сказал, что верю в Христа, и попросил, чтобы меня крестили. Преподобный Фицджеральд пришел к нам домой, чтобы побеседовать с мамой и со мной. Баптисты допускают к крещению только людей, сознательно исповедующих веру; они хотят, чтобы каждый человек отдавал себе отчет в том, что делает. В этом и заключается отличие от методистского обряда обрызгивания водой младенцев, которому ради спасения от ада подверглись Хиллари и ее братья.
Нас с Бертом Джеффризом крестили вместе в воскресный вечер в компании с еще несколькими людьми. Крестильная купель располагалась чуть выше, чем хоры. При открытой занавеси прихожанам был виден пастор в белом одеянии, окунавший спасаемых в воду. В очереди прямо перед нами с Бертом стояла женщина, явно боявшаяся воды. Она дрожала, спускаясь по ступенькам в купель. Когда пастор, зажав ей нос, окунул ее голову в воду, она буквально одеревенела; ее правая нога взлетела вверх и опустилась на узкий стеклянный козырек, прикрывавший хоры от брызг. Женщина зацепилась пяткой, и ей никак не удавалось освободить ногу, так что, когда пастор попробовал поднять ее, она даже не сдвинулась с места. Поскольку он смотрел на голову, погруженную в воду, то не видел, что произошло, и продолжал попытки вытащить женщину из воды. Наконец он оглянулся, понял, в чем дело, и снял ногу бедной женщины с козырька, прежде чем она утонула. Мы с Бертом чуть животы не надорвали. У меня невольно появилась мысль, что, если у Иисуса хватило чувства юмора на такое, быть христианином, должно быть, не так уж тяжело.
Помимо новых друзей, новой округи и новых школы и церкви, в Хот-Спрингс у меня появилась новая большая семья. Моими неродными дедушкой и бабушкой были Эл и Эула Мей Корнуэлл Клинтон. Папаша Эл, как мы все его называли, был родом из Дарданелла в округе Йелл — красивого лесистого местечка в семидесяти милях к западу от Литл-Рока вверх по реке Арканзас. Именно там он и его жена познакомились и поженились после того, как ее семья переехала туда из штата Миссисипи в 1890-х годах. Мы называли мою новую бабушку мамашей Клинтон. Она принадлежала к огромному семейству Корнуэлл, расселившемуся по всему штату Арканзас. Если считать всех Клинтонов и родных моей матери, то у меня появились родственники в пятнадцати из семидесяти пяти округов Арканзаса, что оказалось для меня огромным преимуществом в начале моей политической карьеры — во времена, когда личные связи значили куда больше, чем дипломы или позиция по тому или иному вопросу.