В младшей средней школе я очень нуждался в помощи, чтобы научиться понимать людей. Именно там я пришел к выводу, что нравлюсь далеко не всем, причем обычно я не понимал почему. Однажды, когда я шел в школу и мне оставалось пройти около квартала, ученик постарше — один из тех, кто слыл шпаной, — стоявший в промежутке между двумя зданиями, куря сигарету, щелчком отправил горящий окурок в мою сторону и попал мне в переносицу, так что чуть не выжег глаз. Я так и не понял, почему он это сделал, но, в конце концов, я был толстым мальчиком из оркестра, не носившим джинсы «на уровне» («Ливайс», желательно с прорезными задними карманами).
Почти в это же время у меня вышел спор с Клифтоном Брайантом, мальчиком примерно на год постарше, но мельче меня. Однажды мы с друзьями решили пройтись от школы до дома пешком — примерно три мили. Клифтон жил в той же части города и увязался за нами, дразня меня и то и дело ударяя по спине и плечам. Так мы дошли по Сентрал-авеню до фонтана и правого поворота на Парк-авеню. На протяжении более мили я старался не обращать на него внимания, но наконец не выдержал, обернулся, как следует размахнулся и стукнул его. Удар получился крепким, но к тому моменту, когда я влепил ему, Клифтон уже развернулся, чтобы убежать, так что мой кулак угодил ему лишь в спину. Я уже говорил, что был медлительным. Когда Клифтон побежал домой, я заорал, чтобы он вернулся и дрался как мужчина. Он бежал, не останавливаясь. Добравшись до дома, я успокоился, а возбуждение от похвал моих приятелей улеглось. Я боялся, что сильно ушиб его, поэтому уговорил маму позвонить ему домой, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Больше у нас с Клифтоном проблем не возникало. Я понял, что могу защитить себя, но моя победа радости мне не доставила; наоборот, меня несколько встревожила вспышка гнева, который в последующие годы стал проявляться глубже и сильнее. Теперь-то я знаю, что мой гнев в тот день был нормальной и здоровой реакцией на то, как со мной обращались. Но из-за того, как вел себя папа, когда бывал сердит и пьян, гнев в моем представлении был связан с отсутствием самоконтроля, и я твердо решил держать себя в руках. Потеря самообладания могла высвободить более глубокий, постоянный гнев, который я держал под замком, потому что не знал, откуда он исходит.
Даже когда я бывал вне себя от ярости, у меня хватало ума не отвечать всякий раз ударом на удар. Дважды в те годы я уклонялся от поединка или, если угодно, пасовал. Однажды я пошел купаться с детьми семейства Крейн на реку Кэддо к западу от Хот-Спрингс, вблизи городка под названием Кэддо-Гэп. Один из местных ребят вышел на берег рядом с тем местом, где я плавал, и выкрикнул что-то обидное в мой адрес. Я ответил ему тем же. Тогда он взял камень и бросил его в меня. Мальчишка находился на расстоянии ярдов двадцати от меня, но попал мне прямо в голову, возле виска, так, что пошла кровь. Я хотел было выскочить из воды и подраться с ним, но увидел, что он больше, сильнее и крепче меня, и отплыл подальше. Учитывая опыт моего столкновения с бараном, случай с шариковым ружьем Тавии Перри и другие подобные ошибки, которые мне еще предстояло совершить, я думаю, что поступил правильно.
Во второй раз, во время учебы в младшей средней школе, я тоже, скорее всего, поступил правильно, уклонясь от стычки. По вечерам в пятницу в спортзале местного отделения Ассоциации молодых христиан (YMCA) всегда устраивались танцы. Я любил слушать и танцевать рок-н-ролл и начиная с восьмого или девятого класса часто ходил в спортзал, хотя был толст, медлителен и не пользовался популярностью у девушек. Кроме того, я все еще носил «неправильные» джинсы.
Однажды вечером я был в YMCA и забрел в бильярдную рядом со спортзалом, туда, где стоял автомат по продаже кока-колы, чтобы взять что-нибудь выпить. Несколько старшеклассников играли на бильярде или наблюдали за игрой. Одним из них был Генри Хилл, чья семья владела старым кегельбаном «Лаки страйк лэйнз» в центре города. Генри начал распространяться о моих джинсах, которые в тот вечер выглядели особенно непрезентабельно. Это были плотницкие джинсы с петлей для молотка с правой стороны. Я и без издевок Генри чувствовал себя довольно неуверенно, поэтому огрызнулся в ответ. Он со всего маху врезал мне в челюсть. Я был крупным для своего возраста: мой рост тогда составлял примерно пять футов и девять дюймов при весе сто восемьдесят пять фунтов. Однако Генри Хилл был шести с половиной футов ростом и притом с длиннющими руками, поэтому дотянуться до него я не имел никакой возможности. Кроме того, к моему изумлению, его удар оказался не таким уж страшным. Поэтому я стоял как вкопанный, не отрывая от него взгляда. Наверное, Генри был удивлен тем, что я не упал и не убежал, потому что рассмеялся, хлопнул меня по спине и назвал молодчиной. С тех пор мы всегда были приятелями. А я еще раз убедился, что могу держать удар и что существует далеко не один способ противостоять агрессии.