Для Хиллари сентябрь оказался удачным. 12-го она выиграла предварительные выборы и одержала уверенную победу в Буффало над Лацио в дебатах, которые вел Тим Рассерт. У Лацио возникло три проблемы: он говорил, что находившаяся в депрессии экономика штата Нью-Йорк якобы начала возрождаться; использовал вводящий в заблуждение рекламный клип (за который ему пришлось отвечать), в котором утверждалось, будто бы сенатор Мойнихен поддерживает его, а не Хиллари; а также пытался предъявить моей жене необоснованное обвинение в нарушении правил финансирования избирательной кампании.
Все, что нужно было делать Хиллари, — сохранять самообладание и хорошо отвечать на вопросы, и это у нее отлично получалось. Через неделю опросы общественного мнения показали, что она опережает Лацио, набрав 48 процентов голосов против 39, и особенно широкой поддержкой пользуется у обеспеченных женщин из пригородных районов.
Шестнадцатого сентября у меня состоялось очень эмоциональное прощание с участниками (в основном афроамериканцами) «черного совещания» Конгресса. Я рассказал о результатах своей работы, поддержал кандидатуры Гора и Либермана и попросил конгрессменов проголосовать за квалифицированных, но все еще не утвержденных чернокожих судей. Потом отложил подготовленный текст своей речи и сказал:
Я благодарю вас от всего сердца. Тони Моррисон однажды назвал меня первым чернокожим президентом этой страны. Для меня это признание дороже, чем Нобелевская премия, и я объясню вам почему. Потому, что моя память хранит картины того, как вы жили. Потому, что я всегда испытывал глубокое сочувствие к судьбам людей, которые были изгоями общества и страдали от жестокости, пренебрежения и забвения.
Я не могу сказать, скольким людям обязан. Но точно знаю, что меня самого благодарить не за что: если я чего-то и добивался, то делал это, потому что иначе поступить не мог.
Ту же мысль я продолжил через несколько дней, 20 сентября, на совещании Фракции испаноязычных членов Конгресса, а потом на конференции епископов Церкви Бога во Христе, где отметил, что срок моего президентства истекает уже через 120 дней, но пообещал «120 дней усердной работы», сказав, что буду сотрудничать с Конгрессом и постараюсь заключить мир на Ближнем Востоке. Я знал, что у меня еще будут победы в Конгрессе, но не был уверен в успехе на Ближнем Востоке.
Через несколько дней вместе с моей экономической командой я объявил о том, что в прошедшем году среднегодовой доход вырос более чем на тысячу долларов, впервые в нашей истории превысив 40 тысяч долларов, и что число американцев, не имеющих медицинских страховок, за тот же срок сократилось на 1,7 миллиона человек — такого существенного успеха в этой области удалось достичь впервые за прошедшие двенадцать лет.
Двадцать пятого сентября, в результате усилий по возобновлению мирного процесса, в течение нескольких недель прилагаемых нашей командой, Барак пригласил Арафата к себе домой на ужин. Незадолго до его окончания я позвонил им и тепло побеседовал с каждым из лидеров. На следующий день обе стороны прислали свои делегации в Вашингтон, чтобы продолжить переговоры с той стадии, на которой они были приостановлены в Кэмп-Дэвиде. Однако 28 сентября ситуация обострилась, после того, как Ариэль Шарон стал первым видным израильским политиком, ступившим на Храмовую гору с момента ее захвата Израилем во время войны 1967 года. Моше Даян тогда заявил, что к мусульманским святыням будет проявлено уважение, и после этого гора оставалась под надзором приверженцев ислама.
Арафат сказал, что просил Барака предотвратить «прогулку», очевидной целью которой было утвердить израильский суверенитет над этим местом и укрепить позиции Шарона как лидера партии «Ликуд» в ответ на вызов бывшего премьер-министра Нетаньяху, ставшего теперь «ястребом» даже в большей степени, чем сам Шарон. Я тоже надеялся, что Барак предотвратит его провокационную эскападу, но он сказал мне, что не мог этого сделать, потому что ему запретили входить в мечети «Купол скалы» и Аль-Акса, а на Храмовую гору Шарона сопровождал большой эскорт вооруженных до зубов офицеров полиции.
Вместе с другими участниками нашей команды я просил Арафата предотвратить насилие. Ситуация предоставляла отличную возможность не поддаться на провокацию. Мне казалось, палестинские дети должны были встретить Шарона с цветами и сказать ему, что, когда Храмовая гора перейдет под контроль палестинцев, он всегда будет там желанным гостем. Но, как много лет назад сказал Абба Эбан, палестинцы никогда «не упустят возможности упустить возможность». На следующий день у Западной стены Иерусалима состоялась большая демонстрация, во время которой израильская полиция начала стрелять резиновыми пулями по палестинцам, бросавшим в нее камни, и по всей толпе собравшихся. По меньшей мере пять человек были убиты и еще сотни ранены. Символами всей боли и бессмысленности происходящего стали двенадцатилетний мальчик-палестинец, раненый в перестрелке и умерший на руках у своего отца, и два израильских солдата, которых выволокли из здания и забили до смерти. Потом их безжизненные тела протащили по улицам, а один из тех, кто их убивал, гордо потрясал перед телекамерой своими окровавленными руками. Эти кадры увидел весь мир.