Вообще не люблю всех этих «черных» — чеченцев, азеров, лезгин. Насмотрелся я на «черных» в Афгане, на всю жизнь хватит. Правда, в последнее время среди заказчиков встречаются и они. Но это очень редко. Южные группировки имеют своих дешевых боевиков, вызывают из гор пачками, те и стреляют на улицах. Правда, глупо стреляют, не серьезно. Никакой подготовки, никакого умения. Серьезные задания им поручать, конечно, нельзя, но для устрашения азиаты вполне подходят. Налетят целой ордой, постреляют и снова к себе домой.
Когда вызывали, я уже тогда понял — война, счеты сводят. Так потом и получилось. Хотят, чтобы убрали лидера грузинской группировки, будто я его не знаю. Его вся страна знает. А своих посылать боятся — могут промахнуться, ошибиться. Да и не выгодно. Другие банды знать будут, кто убрал этого Резо. Значит, нужно вызывать меня.
Не люблю я иметь дело с такими заказчиками — жадные, наглые, недоверчивые, еще торговаться начинают, как на базаре. Недавно нанимала меня одна такая группировка, тоже пытались торговаться, но я сразу ушел, не люблю споров. Мое дело требует тишины.
Конечно, сначала я в ту квартиру не пошел. Три часа вокруг ходил, видел, как они своих людей отослали. На инвалида никто внимания не обращал, вот к ближе и подобрался. Ребята-охранники уехали, а двое их боссов остались на квартире. На всякий случай я проверил все соседние квартиры, обзвонил, обошел. В таких делах пустяков не бывает. Может специально меня вызвали мои бывшие заказчики, хотят убрать, об этом тоже всегда помнить нужно. Тем более, если заказчиков двое. Правда, все было нормально, и я пошел на встречу.
Сначала заехал в соседний переулок, остановил свой инвалидский «запорожец» и переоделся. Потом еще раз проверил подъезд и поднялся наверх.
Молодой мне сразу не понравился, платить отказывался, ругался. Другой постарше, видимо, поопытнее. Но и этот сначала опасался, деньги давать боялся. Дурачок, не понимает, что смываться я не буду. Не выгодно. Один раз продинамишь, второй раз получишь пулю в лоб. Честным быть вообще трудно, но экономически выгодно. Говорят, это девиз американцев. Не знаю, в Америке никогда не был.
Конечно, я знаю, что я сукин сын. Но у каждого сукина сына должны быть свои принципы, иначе трудно вообще существовать в этой системе ценностей.
Я ведь не всегда был таким. В свое время я был офицером, командиром роты десантников, неплохим снайпером. В восемьдесят восьмом, уже перед самым окончанием войны меня угораздило поехать в эта командировку в Джелалабад. Тогда там шли тяжелые бои.
И ведь ничего особенного не было. Просто мы ехали на БМП, когда нас начали обстреливать на дороге. Мины рвались совсем рядом, но мы к ним уже давно привыкли и не обращали никакого внимания. Но моя сука ждала меня на повороте. Снаряд разворотил бок БМП и хлестнул меня по руке. В первый момент я даже не понял, что произошло. Потом вижу идет кровь. Моя кисть, оторванная, лежит на полу.
В газетах сейчас много пишут, как спасают отрезанные руки или ноги. Не знаю, как у других, а у меня даже не пытались. Просто зажали мне рукав, чтобы перестала идти кровь, и продолжали бой. Потом в больницах врачи полгода уверяли меня, что я счастливчик, не умерший от заражения крови. Они говорили это столько раз, что я поверил, даже оставшись без руки. А потом я вернулся домой.
Вы все помните это время. Подлец Горбачев пудрил всем мозги, обманывая весь мир и свою страну. Везде стали переходить на талоны — и карточки. В магазинах ничего не было. Рубль обесценился, а мне платили нищенскую пенсию инвалида 2-й группы. Правда, успели дать бесплатный «запорожец» как участнику войны. Но от этого легче не было.
В общем у меня была неплохая жена. Немного взбалмошная, но неплохая. Неплохая, пока у меня обе руки были на месте. Я пытался устроиться на работу, но кому я был нужен? Тогда еще даже не было частных сыскных бюро, и мой опыт просто пропадал.
Жена терпела год, два, а потом ей все надоело. Мы и раньше ругались; как принято в обычных семьях. А теперь жизнь стала просто невыносимой.
Она начала измываться над ребенком, моим единственным сыном, крича, что он отродье своего отца-неудачника. Причем сына она, конечно, любила по-своему, но при мне обращалась с ребенком демонстративно грубо, бросала ему еду с криками «на, подавись» или толкала его, когда он оказывался на ее пути. Ребенок начал пугаться, заикаться, но ее уже трудно было остановить.